Орлеанская девственница - [31]

Упоены отвагою своею,

Стараются попасть в забрало, в шею,

В сиянье, в пах и в прочие места.

Оспаривая друг у друга славу,

Они победы отдаляли миг,

Как вдруг неистовый раздался крик:

Осел запел ужасную октаву,

Которая все небо потрясла;

И Эхо повторило крик осла.

Георгий побледнел. Денис смышленый,

Использовав момент, удар нанес

И отрубает у героя нос.

Обрубок катится, окровавленный.

Хоть нету носа, но отвага есть;

В душе Георгия пылает месть.

С проклятием он бога поминает

И, яростный удваивая пыл,

Заступнику французов отрубает

Тот член, что Петр у Малха отрубил.

Святой осел пронзительно завыл,

И райские чертоги содрогнулись.

Небесные ворота распахнулись;

Блистательный архангел Гавриил,

Своими огнезарными крылами

Спокойно рассекая высоту,

В пространстве показался над бойцами,

Неся в руке лилейной ветку ту,

Что веяла когда-то, зеленея,

В божественной деснице Моисея,

Когда он в море, покидая Нил,

Египетское войско утопил.

«Что я тут вижу? – закричал сердито

Архангел на дерущихся святых. —

Как! Слава аналоев золотых,

Смиренье, крест – все вами позабыто!

Приличны страсти и огонь войны

Для тех, что женщинами рождены.

Пусть, вечно недовольные собою,

Безумцы смертные, земли сыны,

С мирскою ратоборствуют судьбою.

Но вас зачем сражаться черт понес!

Чего вы меж собой не поделили?

Блаженство ли наскучило вам, или

С ума сошли вы? Боже! Ухо! Нос!

Как вы решились, дети совершенства,

Позабывая вечное блаженство,

Сражаться, крови не щадя своей,

Из-за каких-то жалких королей!

Довольно! Слушаться меня живей,

Иль с раем вам придется распроститься.

Я вам приказываю помириться.

Вы, господин Денис, берите нос

И помолитесь, чтобы он прирос.

Георгий-злюка, ухо подберите

И поскорей на место водворите».

Денис послушный тотчас же спешит

Исполнить все, что Гавриил велит.

Георгий тоже поднимает ухо

С травы. Соперники бормочут глухо

«Oremus», умилительный для слуха.

Все пристает прекрасно. Все спешит

Немедленно принять обычный вид.

И нос и ухо прирастают плотно,

От ран не остается и следа:

Настолько тело жирно и добротно

У жительниц небесных, господа!

Тут Гавриил начальническим тоном

«Теперь поцеловаться!» – говорит.

Добряк Денис, не помнящий обид,

Охотно, первый, поцелуй дарит.

Георгий покоряется со стоном,

Клянясь в душе, что после отомстит.

Затем архангел следом за собою

Велит лететь смирившимся святым

В цветущий рай дорогой голубою,

Где сладостный нектар готовят им.

Вы сомневаетесь, читатель строгий,

В моих словах? Я, право, не солгал.

У стен, что ток Скамандра омывал,

Не раз в боях участвовали боги.

И разве не поведал вам Мильтон

Про ангелов крылатый легион,

Который бился в голубых просторах?

Как щепками, швырял горами он

И применял, что много хуже, порох.

Коль Сатана и Михаил сошлись

Когда-то в небесах, чтоб насмерть биться,

Тем более Георгий и Денис

Могли друг другу в волосы вцепиться.

Но если мир на небесах зацвел,

То человеческий унылый дол

Был, как обычно, преисполнен зол.

Благочестивый Карл к Агнесе милой

Летел мечтой, страдая с прежней силой.

А между тем Иоанна с торжеством

Работала блистающим мечом;

Ее соперника ждала могила:

Она ему то место отрубила,

Которым монастырь позорил он;

Пошатываясь, Исаак Уортон

Роняет меч, проклятье изрыгает

И, нераскаявшийся, умирает.

Монахинь древних величавый строй,

Увидев, что неистовый герой

Лежит во прахе, кровию измазан,

Воскликнул «Ave», в радости живой.

Что, чем грешил злодей, тем и наказан.

Сестра Беата, чей девичий стыд

Не пощадил неумолимый бритт,

Благодарила небо с тихим стоном,

Тайком любуясь яростным Уортоном,

И причитала сладко, прочим в лад:

«Увы! Никто так не был виноват».

Конец песни одиннадцатой

ПЕСНЬ ДВЕНАДЦАТАЯ

СОДЕРЖАНИЕ

Монроз убивает духовника. Карл находит Агнесу, утешавшуюся с Монрозом в замке Кютандра

Я поклялся, что сух и точен буду,

Мораль и отступленья позабуду,

Но бог любви всесилен, и пером

Моим он, как ему угодно, водит.

Пишу я все, что в голову приходит,

Капризным вдохновляем божеством.

Красавицы! Девицы, вдовы, жены,

Амуром созванные под знамена

Заманчивой, но яростной войны,

Бывает так, что двое влюблены

В одну из вас. Во всем они равны:

В талантах, в грации, в любви до гроба.

К себе располагают сердце оба:

Трепещет грудь, Амур велит любить,

И вы не знаете, как поступить.

Учителя рассказывают в школах

Историю осла (не из веселых)[77].

Сему ослу был кем-то принесен

Обед в двух мерках и поставлен он

На равном расстоянье с двух сторон.

Томимый этим искушеньем равно,

Осел не знал, какой избрать удел,

Стоял, ушами шевеля, не ел

И, равновесье сохранив, бесславно

От голода, близ пищи, околел.

Страшитесь следовать таким примерам,

Мои красавицы! Поверьте мне:

Шепнув «твоя» обоим кавалерам,

Окажетесь вы счастливы вдвойне.

Вблизи обители благословенной,

Увы, опустошенной и растленной,

Где за своих монахинь отомстил

Денис рукою Девы вдохновенной,

На берегу Луары замок был

С боями, башнями, мостом подъемным,

С глубоким рвом, который окружал

Стоячею водой высокий вал,

С величественным парком, дряхлым, темным,

Куда полдневный луч не проникал.

В прекрасном замке этом был сеньором

Барон Кютандр, старик с орлиным взором.

Гостеприимно всех встречали там.

Барон Кютандр, добряк меж добряками,

От сердца радовался всем гостям.

Французов, бриттов – всех он звал друзьями;