Орлеанская девственница. Магомет. Философские повести - [6]

Представление о трагедии «Магомет» как о пьесе только антицерковной или антирелигиозной вряд ли правомерно и, во всяком случае, не исчерпывает ее содержания. Трагедия посвящена основателю ислама, но в речах сценических героев нет ни слова о сущности этой религии. В жарких диспутах, которые происходят на сцене, не содержится никаких указаний на различия между старыми и новыми верованиями, зритель остается в полном неведении относительно того, что нового придумал Магомет и каким богам поклонялись жители Мекки и Медины до него. (Однако в сочинении «Опыт о нравах» Вольтер достаточно ясно изложил монотеистическую систему Магомета.)

Лорд Честерфилд, которому Вольтер читал отдельные фрагменты своей пьесы, пришел к выводу, что под видом Магомета в ней изображен Иисус Христос. Это свидетельство важно, ибо исходит от лица, которому автор мог сделать доверительные признания. Однако сама пьеса не дает оснований для такого толкования. Тот образ Христа, какой у нас сложился по евангельским легендам, несхож с героем вольтеровской трагедии. В центре ее — политическая проблема в самой общей форме, типичная для Просвещения проблема правителя и народа.

В сущности, Вольтер ведет в своей трагедии развернутый спор с широко известным политическим писателем, итальянцем Никколо Макиавелли, который в трактате «Государь» (1515) провозгласил, что все средства хороши для достижения власти правителем и ее удержания. Вольтеровский Магомет — персонаж отрицательный — как бы воплощает в себе качества «идеального» государя по программе Макиавелли, но именно это и делает его тираном. Любопытно, что молодой прусский принц (впоследствии король Фридрих II) не без влияния Вольтера взялся за написание трактата «Анти-Макиавелли».

Главное, за что Вольтер осуждает Магомета, — это его глубокое презрение к народу, отношение к массе как к толпе рабов, приносимых в жертву его личному эгоизму и честолюбию. По словам сподвижника Магомета Омара, народ «безропотно склонится пред вождем».

Вольтеровский Магомет — и сам человек из народа. Он бесспорно талантлив. Но он жестокий правитель. Он мог бы быть героем, когда бы не стал чудовищем, когда бы не «растоптал законы», не «извратил нравы». Он холодно, расчетливо вершит свой суд над историей, над судьбами народов, используя, чтобы утвердить свое господство, один из главных аргументов «сильной личности» — насилие. Не случайно эту трагедию Вольтера не любил Наполеон I, проницательно разглядевший в ней неприятные для себя политические аналогии. Но, с другой стороны, некоторые реплики вольтеровской пьесы казались ему лестными. О Магомете говорится:

…Он богом умудрен,

Не предкам, а себе обязан славой он

И будет на земле властителем единым…

По воспоминаниям Талейрана, когда актер произнес эти стихи в 1805 году в Эрфурте при встрече двух императоров. Александра I и Наполеона I, взоры всего зрительного зала обратились на Наполеона.

У Вольтера Магомет не просто основатель новой религии, он основатель нового вида деспотизма, посягающего не только на свободу действий людей, но и на свободу их мыслей. Он строит свою особую философию: а именно, что народ «нуждается в новом боге», в «новой вере», а какая это будет вера, «истинная или ложная», — не имеет значения, главное уловить и поработить души людей.

Отсюда и грандиозное лицемерие Магомета: он сам себя объявляет объектом нового культа. Магомет умеет эксплуатировать святые чувства людей, их естественную тягу к справедливости, благородству, добру. Он использует в корыстных целях их благородное ослепление. Фанатизм — удел душ легковерных и наивных. В пьесе Вольтера показан такой фанатик: это Сеид, по наущению Магомета убивающий родного отца. Порабощенный иллюзией, он становится слепым орудием преступления. В этом образе содержалась такая сила обобщения, что имя Сеида стало во Франции нарицательным.

Религиозный фанатизм служит опорой самодержавной политической власти. В глазах подданных правитель не должен иметь недостатков, он непогрешим, он бог, кумир — это одна из заповедей Макиавелли. И вольтеровский Магомет твердо знает эту науку. При виде умирающей Пальмиры (которую он любил) он на мгновение поддался чувству, но тут же подавляет в себе порыв человечности со словами:

Я должен богом быть — иль власть земная рухнет.

И ему удается овладеть толпой и избежать грозившего было разоблачения при помощи нового циничного обмана, лжечуда, которое вновь бросает невежественную массу к его ногам.

Богов среди людей нет; всякое обожествление отдельной личности ведет в конце концов к бесконтрольной ее власти над другими людьми, к тирании, — такова мысль Вольтера. Она красной нитью проходит по всей пьесе, проблематика которой чрезвычайно характерна для эпохи Просвещения XVIII века, когда ставился под вопрос самый принцип абсолютной монархии и подвергалась острой критике ее опора — католическая церковь.

Осенью 1746 года Вольтер скучал в Фонтенебло при дворе короля в качестве «историографа Франции». Должность эту исхлопотала для него его приятельница маркиза Дю Шатле. Коротали время за карточным столом, иных развлечений не находили. Маркиза Дю Шатле имела честь сидеть за одним столом с королевой. В первый же вечер она проиграла все свои наличные деньги. Вольтер из собственных средств ссудил маркизу, но и его деньги немедленно уплыли из рук азартного игрока, каким оказалась всегда увлекавшаяся маркиза.