Орион в эпоху гибели - [69]

Сон повторялся ночь за ночью. Все тот же ужас. И с каждой ночью он становился реальнее. Я просыпался, омытый собственным потом, сотрясаемый корчами, как одержимый, едва осмеливаясь взглянуть на собственные дрожащие руки из страха, что они по локоть залиты дымящейся кровью.

И в каждом кошмаре я ощущал тайное, зловещее присутствие Сетха. Он безжалостно продирался сквозь мой рассудок, выволакивая на свет воспоминания, давным-давно отрезанные Золотым от моего сознательного восприятия. Я заново проживал жизнь за жизнью, метеором переносясь от самой зари человечества до отдаленнейшего будущего, когда люди достигли недосягаемых высот развития и могущества. Но каждый сон неизбежно, неотвратимо приходил к одной и той же ужасающей развязке.

Я представал перед творцами. Пытался поведать им о том, что должно произойти, пытался предупредить их. А они поднимали меня на смех. Я молил их выслушать, заклинал спасти собственные жизни – а они считали мои слова уморительно курьезными.

И тогда я их убивал. Впивался в их смеющиеся лица, выпускал им внутренности, а они все ухмылялись, глумились надо мной. Я убивал их всех до единого. Я пытался избавить от страданий Аню. Я вопил, чтобы она убегала, чтобы приняла обличье, в котором я не мог бы коснуться ее. Порой она слушалась. Порой становилась сиявшей серебристой сферой, всегда остававшейся вне пределов досягаемости. Но когда она пренебрегала моей мольбой, я убивал ее с той же беспощадностью, с какой только что истреблял остальных. Я раздирал ей горло, вспарывал живот, сокрушал ее прекрасное лицо своими когтистыми руками.

И просыпался, скуля, как побитый пес, – на вопль у меня уже не оставалось сил. Я пробуждался в жаркой темнице слепой и невероятно слабый, с измученным телом и истерзанным сознанием.

Я знал, что именно затевал Сетх. И это было мучительно. Он истязал мой рассудок, извлекая воспоминания, закрытые для меня, чтобы узнать о творцах все, что только мог. Больше всего ему хотелось выяснить, как выслать меня обратно сквозь пространство и время в обитель творцов, в золотой мир отдаленного будущего.

Я чуял, как он холодно и жестоко шарил в моем рассудке – неистовствуя в моей памяти, словно армия завоевателей, грабивших беззащитную деревню. Он отыскивал ключ, который помог бы ему выслать меня в царство творцов.

Ему хотелось выслать меня в ту точку континуума, где творцы еще не ведают о его существовании. Он жаждал внедрить меня среди них, когда ничего не подозревавшие творцы наиболее уязвимы, когда они не ждут нападения, тем более от собственного творения.

Сетх будет сопутствовать в моем путешествии сквозь пространственно-временной континуум. Его разум и воля овладеют моим мозгом. Он будет видеть моими глазами. Он нанесет удар моей рукой.

Но самая адская пытка заключалась в том, что он отыскал во мне истинную ненависть к творцам. Он нащупал горькое негодование, бурлившее во мне. Он даже зашипел от удовольствия, когда узнал, как я ненавижу Золотого, своего собственного создателя. Сетх видел, как я бросил Золотому открытый вызов и пытался его убить, как я возненавидел остальных творцов, когда они защитили его от моего гнева.

А еще он обнаружил в моей душе обжигавший жар ярости, стоило мне хоть на миг вспомнить об Ане. Эта ярость язвила мою душу, как кислота, пожиравшая сталь. Любовь перешла в ненависть. Нет, хуже – я по-прежнему любил Аню, но еще и ненавидел. Она распяла меня на дыбе чувств, разрывавших мою душу на части, – даже Сетх не сумел бы измыслить худшей пытки для меня.

Но этот дьявол знал, как воспользоваться источником мучений, затаившихся в моем сознании, как использовать мою ненависть в собственных целях.

"Ты оказался весьма полезен для меня, Орион", – услышал я его голос, извиваясь на полу своей мрачной темницы.

Я знал, что это правда; клял себя, но понимал, что во мне довольно гнева и ненависти, чтобы я мог послужить убийственным орудием всеохватной Сетховой злобы.

Как только я засыпал, кошмары возвращались. Как бы я ни боролся с собой, рано или поздно истощенное, изможденное тело сдавалось, веки мои смыкались, я погружался в дрему… И кошмар начинался заново.

С каждым разом все реальнее. С каждым разом я видел чуточку больше подробностей, слышал собственные слова и слова творцов более отчетливо, осязаемо чувствовал их плоть в своих скрюченных пальцах, обонял сладковатый аромат крови, струившейся из нанесенных мною ран.

Неотвратимо близился последний кошмар. Я понимал, что однажды осязаемость сна будет безупречной, что я по-настоящему окажусь среди творцов, что я погублю их всех ради Сетха, моего господина. И тогда сны прекратятся. Моим мучениям придет конец. Сокрушительное чувство невосполнимой потери, переполнявшее мое сердце, наконец-то будет стерто.

Мне оставалось лишь покориться воле Сетха. Теперь я уразумел, что лишь мое идиотское, настырное сопротивление преграждает путь к окончательному покою. Всего несколько мгновений кровопролития и отчаяния – и все кончится. Навсегда.

Я вынужден был прекратить борьбу против Сетха и признать его своим господином. Я вынужден был позволить ему выслать Ориона Охотника на последнее задание, чтобы он сумел заслужить покой. Я чуть ли не улыбался в непроглядном мраке испепелявшей меня темницы. Какая горькая ирония: на своей последней охоте Орион выследит собственных творцов и перебьет их всех до последнего.