Ориенталист - [40]

Непонятно, можно ли этому верить, но Лев писал Пиме: «Когда Рябой жил с нами, он мне многое рассказал о моей матери. Он к тому времени уже стал важным функционером, и он рассказал мне, как мать моя когда-то помогала ему. Мы проговорили почти всю ночь».

Если Сталин и был какое-то время «покровителем» Нусимбаумов в Баку, это продолжалось совсем недолго. Предваряя методы нацистов, большевики объявили неделю «экспроприации экспроприаторов», иными словами, призывали «пробудившийся пролетариат» вторгаться в дома «буржуев» и забирать там все, что понравится. Последним оставалось лишь молча наблюдать за происходящим. Любое противодействие означало бунт против существующей власти и каралось смертью. «Пролетарии» тащили с собой изящную мебель и ковры, пищу и алкогольные напитки, белье и самовары, а также всевозможные предметы старины. Владельцы этих вещей были обязаны по первому требованию безвозмездно отдавать все, за исключением разве что личной одежды, хотя порой приходилось расставаться и с ней. Впрочем, вспоминал Лев, действительно богатые люди, люди его круга пережили это легче, чем можно было ожидать: «Владельцам нефтяных месторождений неделя грабежа показалась невинной забавой. Те, кто потерял миллионы в результате национализации нефтяной промышленности и конфискации банков, все те, кто изо дня в день жил под угрозой быть застреленными, — неужели для них были так уж важны кухонные принадлежности или какие-нибудь тарелки? Хуже всего пришлось людям среднего класса, ведь у них отбирали последнее, хотя, если разобраться, они были не богаче хорошего квалифицированного рабочего. Многие мужья тогда покончили с собой, чувствуя себя обесчещенными, поскольку в их гаремы врывались посторонние, совершенно чужие люди. В домах среднего класса гарем — это помещение, где обитает вместе с детьми жена хозяина (обычно единственная)». В гаремах небогатых мусульманских семей хранилась самая большая ценность: шелковые простыни и наволочки, которыми пользовались только члены этой семьи. Символы домашнего уюта и женской чести, эти простыни порой поглощали львиную долю скромных доходов такой семьи. Теперь же их отбирали — «ради торжества мировой революции».

Одна из таких шаек конфисковала все, что было в доме у Нусимбаумов, к чему хозяева отнеслись с полным безразличием, поскольку для них это было наименее значительным из всех постигших их несчастий. «Мы понимали, что либо большевиков прогонят и мы вновь займем подобающее нам место, либо нас расстреляют… Не исключалось также, что нам удастся бежать. Так или иначе, мы вполне могли обойтись без принадлежавшей нам мебели». После экспроприации к Нусимбаумам снова явился какой-то чекист, предъявивший бумагу, согласно которой они были обязаны очистить помещение, как он выразился, «в двадцать четыре… минуты» — это было стандартное большевистское уведомление о выселении, но чекист перепутал часы с минутами. ЧК позволила им перебраться в контору Абрама, однако и там им было разрешено занять лишь одну комнату. Впрочем, для устройства на новом месте у них уже почти не осталось личных вещей.

По словам Льва, примерно тогда был провозглашен лозунг: «Пролетариат не терпит грязи!» Всех «классовых врагов Революции» заставили мести и мыть улицы Баку. Со вкусом одетые немолодые мужчины и женщины, моющие, стоя на коленях, тротуары — подобное зрелище не раз повторялось при нацистском режиме. Жестокий террор, не снившийся никому из самых деспотичных монархов, начал постепенно принимать конкретные формы в умах тех, кто теперь оказался у кормила власти.

В результате Лев, которому было уже почти пятнадцать лет, с отцом приняли новый план действий. На этот раз они отправятся на запад, чтобы бежать по суше в Грузию, которая еще оставалась независимой. Когда они были вместе, за ними постоянно следили: предполагалось, что отец ни в коем случае не попытается бежать без сына. Поэтому они решили выбираться из города порознь. Слежка за Львом велась не так усердно, и он должен был уехать первым. Он отправится в Гянджу, древний город поблизости от грузинской границы, — там у их семьи было немало друзей и там же базировались силы азербайджанской националистической оппозиции. Через несколько месяцев после бегства сына Абрам предпримет инспекционную поездку на нефтяные месторождения за пределами Баку, в ходе ее скроется и также направится в Гянджу. Встречу они назначили у азербайджано-грузинской границы.

При первой же возможности Лев забрался в один из вагонов товарного поезда, что следовал из Баку через пустыню, — это был вагон для перевозки скота, в котором ехало немало крестьян: так он мог избежать рискованного путешествия на пассажирском поезде. Здесь, усевшись прямо на пол, будто бродяга из рассказа Стейнбека, наблюдая за проплывавшими мимо равнинами, пустынями, горами, Лев чувствовал себя как дома. Крестьяне «все, как один, проклинали коммунистов, так что у меня было ощущение, словно я оказался в компании с владельцами нефтяных месторождений». Нередко поезд, с немилосердным скрежетом тормозов, останавливался, в вагоны влезали солдаты, которые обшаривали все и вся в поисках «белых», проклиная болванов-чурок, угрожая всем, что вызовут ЧК, однако почти всегда они, как и проводники в вагонах, были пьяны.