Орхидея в мотоциклетном шлеме (сборник) - [15]

Так что я с этим делом — завязал.

В смысле, с тем, чтобы в одиночку в горы ходить.

А ведь — хочется.

В горы хочется.

Хорошо там, чисто…

И лишний человек там — как ни крути, только помеха.

Потому как очень трудно угадать, примут этого человека горы или не примут.

Хорошо тебе с ним будет ночью у костра жарить на углях только что пойманную форель или захочется сбежать: куда угодно, хоть в город, хоть за ближайший камень, только чтобы не слушать его пустую, докучливую болтовню.

Так — тоже бывает.

И, увы, чаще, чем хотелось бы.

Причем один и тот же человек в городе может быть до безумия интересен, а в горах — пуст, как фантик от шоколадной конфеты «Мишка на севере».

И дело не в том, что он плох и «не выдержал проверки».

Это бред для малолетних романтиков, переслушавших на теплой, уютной кухне Визбора или Высоцкого.

Просто всему — свое время и место.

В том числе и человеку.

Каждому овощу — свой фрукт.

Вот, в принципе, и все.

С Серегой Штурминым в горах — хорошо.

В смысле, мне хорошо.

Как другим — не знаю, характер у этого парня — совсем даже не сахар. С одной стороны он человек крайне жесткий, с другой — настолько же ранимый.

Такое вот, блин, единство и борьба противоположностей.

Бывает.

Причем, если ему что-то не по душе — никогда прямо не скажет. Будет молчать, дуться.

Прямо как девочка.

Если, конечно, подобного рода определение может подойти почти двухметровому гиганту с грубым, обветренным лицом и прозрачными неулыбчивыми глазами цвета темного бутылочного стекла.

У Сереги — другие достоинства.

В горах, да и просто по жизни, он абсолютно надежен, и мне это в нем откровенно нравится.

Что ему нравится во мне — не знаю.

Наверное, то, что я стараюсь ни при каких обстоятельствах его не напрягать.

Он это ценит.

А так — нам хорошо вместе, прежде всего оттого, что в походах мы преследуем абсолютно разные цели.

Его интересует процесс, физические нагрузки, вершины.

Меня — конец перехода, усталость в натруженных ногах, неожиданное чувство освобождения, когда сбрасываешь наконец-то с плеч надоевшие до смерти лямки тяжелого рюкзака.

И, естественно, основная цель моих «выходов» — это даже не столько горы, сколько верховья горных рек, где водится мой самый излюбленный рыболовный трофей — «царская» ручьевая форель, достойнейший соперник для любого, хоть раз в жизни державшего в руках спиннинг или нахлыстовое удилище.

Вот, исходя из этой разницы интересов, мы свои вылазки и строим.

Пробиваемся, насколько это возможно, на «Уазике», потом идем пешком. Когда приходим в намеченное заранее место, ставим базовый лагерь.

А дальше — по интересам.

Он — по горам лазить, я — вдоль берега спиннингом махать, с камня на камень перескакивая.

Вечером встречаемся, готовим ужин, обмениваемся впечатлениями.

Да и днем стараемся находиться в зоне досягаемости портативных раций, время от времени посылая друг другу сигналы, что все в порядке.

Мало ли что…

Горы шутить не любят.

Вот и в тот раз…

Я тогда только-только к этому ручью хоть как-то приспособился.

Уж очень необычный рельеф, фактически без «обраток».

Да и вода высокая.

С поверхности форель брать — напрочь отказывалась.

Пришлось снимать «сбируллино», ставить «мокрую» муху и огружать ее как следует.

Через некоторое время начались осторожные поклевки.

По впечатлению — прямо «со дна».

И тут — защелкал сигнал вызова.

Я выматерился.

Вынул, балансируя на камне, рацию из кармана.

— Да, — говорю, — слушаю. Что случилось?

— Херня, — отвечает, — случилась, Дим…

И замолкает.

Голос — внешне спокойный, но чувствуется — только внешне.

Серега в горах — парень опытный, куда опытнее меня.

Альпинист, мастер спорта.

Зря такими словами разбрасываться не будет.

— А поподробнее? — спрашиваю.

— А поподробнее, — говорит, — голую скалу видишь?

— Вижу, — отвечаю. — С полкилометра выше меня по течению…

— Ага, — констатирует удовлетворенно. — Вот я как раз под ней и валяюсь. Ничего серьезного, но ногу, кажется, все-таки сломал…

— Твою мать, — выдыхаю обессилено.

А что тут еще скажешь?

Мы сюда два полных дневных перехода шли.

А до этого почти четыре часа от ближайшего егерского кордона на «Уазике» пробивались.

Не ближний свет.

«Уазик» нас, кстати, — только через неделю там ждать будет.

Внизу.

На контрольной точке.

Значит — пешком…

Сначала туда, потом обратно.

За ним, с помощью, которую еще найти надо…

Ой, мама…

— Сейчас, — говорю, — выхожу к тебе. Жди.

А что делать?!

Когда я его нашел, он улыбался бледными от боли губами.

— Херня, — говорит, — Дим. Я кажется, ошибся. Ты, конечно, посмотри, но перелома, похоже, нет. Вывих сильный, растяжение — имеют место быть. А кости вроде целы, напрасно я паниковал. Если так — то идти смогу, а это главное…

Киваю, соглашаясь.

Мне, конечно, — два рюкзака тащить, да и его самого время от времени.

Но это проще, чем вниз-вверх бегать, да еще за идиота этого переживать: как он там, один в лагере…

А если что не так?!

Бррр…

— Ты, — спрашиваю, — откуда летел-то?

Руку поднял, показал на уступ прямо над нами.

Я прикинул — метров двадцать будет.

Чтоб для городского человека было понятно — примерно шестой этаж.

Это если в доме потолки высокие…

Хорошо, что кусты внизу, а не осыпь.

Или, того хуже, — обломки какие острые. Участок реки-то скалистым можно назвать…