Орхидея на лезвии катаны - [123]

…Блядь, у меня разрывается сердце. Эту боль можно сравнить с острыми надрезами очень тонким лезвием – настолько тонким, что первые минуты ты даже не понимаешь, что получил несовместимые с жизнью ранения. Ее слова и нежелание хотя бы выслушать и понять, что я пытаюсь ее сейчас спасти от самого себя, полосует мой и без того шаткий мир по швам. Что мне еще надо сделать, чтобы она приняла протянутую руку, а вовсе не принуждение, ведь именно так она расценила мое предложение? Ничего не меняется. Когда я не позволяю ей даже вздохнуть, ломая со всей жестокостью, Юлька пытается сопротивляться при помощи своих колких фраз, единственного оружия, не имеющего силы, – это продолжается до тех пор, пока страх не лишает ее голоса и способности адекватно оценивать ситуацию. Сегодня ничего не меняется. Все те же детские фразы в стиле «тебе надо лечиться» с переходом на мат для более показательной эмоциональной окраски.

Я даже не злюсь. Ярость спит под сияющим саркофагом решимости: раз и навсегда повернуть ситуацию в иное русло. Я знаю наперед, что другой возможности не будет. Уже на следующий день вернется тьма, которая будет сильнее предыдущей, жаждущая отыграться за свой вынужденный выходной. Каждый час понижает уровень свечения источника света и уникальных возможностей остановить безумие в шаге от барьера невозврата, этой критической точки, приближение к которой я только чудом успел засечь в это утро. Пугающее своей нереальностью ощущение: будто в твой мозг вживили секретный имплантат, который раскрыл сатанинский потенциал и запустил программу неминуемого уничтожения любой вероятности того, что однажды вы сможете быть вместе и придете к этому мирным путем. Сегодня он вышел из строя – не окончательно перегорел, всего лишь выбило программу, которая блокировала человечность и воспринимала только один путь – насилие. У меня не так много времени, прежде чем ее запустят снова. Я знаю, что должен это сделать: уговорить, продавить, дезориентировать женщину, без которой не могу дышать и существовать именно сейчас. Она мой спасительный якорь, перед которым отступит тьма, не получив своей постоянной подпитки в виде протеста и противостояния. Если мы сегодня договоримся с Юлей полюбовно, завтра моей тьме некуда будет возвращаться вновь. Пусть это искусственное освещение, а не свет яркого солнца. Пусть иногда в этом замкнутом мире вылетают пробки и горят предохранители, тьма все равно останется там редкой гостьей. Перемирие и соблюдение условий договора не оставит ни малейшего шанса темному безумию.

Я готов умолять, чтобы не потерять тепло этого нечастого солнечного света в одно касание. Желание трясти ее в грубой хватке, до тех пор пока не согласится от страха или от моего отчаяния, в какой-то момент рвет плотины самоконтроля, выходит из берегов, но я ничего не предпринимаю. Впервые, наверное, за все это время я вижу перед собой именно ее настоящую. Ту самую девчонку, которая одним сжатием тоненького кулачка стерла меня прежнего в пыль в первую роковую встречу. Не жертву моей одержимости, которую я никогда не смогу назвать безумством, просто не найду для этого силы. Не тело, которое совсем недавно хотелось полосовать алыми рубцами и пронзать до самого сердца. Она единственный человек, который может остановить эту гребаную адскую тьму одним движением своей ладони. Почему же снова включает свою стервозность в самый неподходящий момент, не желая услышать мой ментальный крик?

Она не выглядит уставшей. Впрочем, счастливой и морально отдохнувшей ее тоже назвать сложно. Слегка дрожит внутренне, но держится, сейчас обида уступила место ледяной ненависти. Это ненадолго. И то, что она все еще держится, даже опасно – и для нее, и для близких. Психику не обманешь, однажды она прорвет этот ледяной панцирь натянутого пофигизма. Тогда, я боюсь, мало не покажется никому.

Все летит вверх тормашками, я не то что не выполнил основной обязанности в тот вечер, когда разложил ее на столе в кабинете, я снял с себя ответственность и забил очередной гвоздь в крышку гроба. Тогда я чувствовал себя на вершине олимпа, сейчас же это грозит вылиться в самую настоящую боль.

Девочка моя, ты не видишь и не понимаешь, что я срываюсь. Я даже не понимаю, в какой именно момент это происходит, потому что сам ничем этого внешне не выдаю. Не дрожит голос. Не застит глаза черно-кровавой пеленой. Я не кричу и не бью тебя по лицу, прямо по губам с какой-то злобной, но одновременно обреченной улыбкой. Может, под твоим взглядом практически загнанной в угол тигрицы, чуть сильнее, чем прежде, сжимаю пальцы на коже выполненного на заказ эксклюзивного ошейника. Мои срывы никогда не подчинялись привычным сценариям, мир тихо агонизирует глубоко внутри. Я все еще с последней отчаянной надеждой жду, что ты если не передумаешь, то хотя бы соврешь. Чтобы выиграть время…

У меня два якоря, которые удерживают в шаге от бездны. Всего лишь два. Так мало и так много одновременно. Первый якорь строит оборонительные сооружения из маленьких кирпичиков «лего» прямо сейчас в десятке километров от места нашего с тобой разговора. Одной улыбки ребенка достаточно, чтобы я задумался о том, что делаю. Второй якорь сейчас сидит напротив и пытается сжечь меня в пламени ненависти, обиды и невысказанной мольбы.