Орест и сын - [93]

Гордясь тем, что сумел разгадать, Чибис сделал следующий шаг: эти главные принципы, на которых зиждется мировая история, можно назвать вечными — страна, не способная им следовать, обречена ходить кругами дурной бесконечности.

Размышляя над этим законом, Чибис нашел ему подобие: зародыш, пребывающий во чреве матери, повторяет основные стадии развития природы. К примеру, на первых порах дышит жабрами. Тем самым, проживая свою собственную жизнь, он — Чибис подыскал подходящее слово — становится современником всех прошлых жизненных форм. Эти животные формы — земноводные и пресмыкающиеся, насекомые и насекомоядные, рукокрылые и неполнозубые, рыбы и птицы, из которых можно составить не один десяток зооморфных пантеонов, — видят в нем свою силу и славу, потому что он, их одновременный потомок, рождается на свет человеком. Именно эта последовательность превращений, вписанная в живую историю, обеспечивает его полноценность: младенец, чье развитие не прошло путем одновременности, является на свет мертворожденным.

Чибис попытался представить себе животные формы, передающие младенца из лап в лапы, и усмехнулся: он вспомнил фильм, в котором снялся великий Михоэлс, и подумал о том, что применительно к стране, закосневшей в своем звездно-драконьем могуществе, все аналогии шатки.

И все-таки именно эта аналогия вернула Чибиса к отрывкам, в которых шла речь об алхимии. До поры до времени они оставляли его безучастным. Лишь тогда, когда прилавки дрогнули под тяжестью книг, выпущенных с таким количеством опечаток, как будто те, кто готовил их в свет, дорожили каждым днем нежданной свободы, — Чибис обратил внимание на то, что алхимики, словно предвосхищая его мысли, сравнивали процесс Великого Делания с рождением младенца. Исходное вещество, запечатанное в тигле, они называли мертвым. Однако именно оно порождало чистое золото. В терминах алхимиков это золото называлось Живым Сыном.

Вооруженный этой мыслью, Чибис — герой, вернувшийся из временного изгнания, — оглядывался по сторонам. События, которым он становился свидетелем, давали надежду на то, что их история наконец закончилась. Во всяком случае, ему начинало казаться, что поражение, которое потерпело их личное прошлое, не отражает общего будущего. Это зеркало, вознесенное до кремлевской звезды, разбилось на тысячу осколков.

К исходу тысячелетия, как будто круглая дата и вправду была оселком, которым проверяются надежды, Чибис вернулся к отцовским прозрениям. С точки зрения его нынешнего опыта они больше не казались безумными. Он вспомнил, как отец, разговаривая с невидимым собеседником, жаловался на нехватку времени. В действительности — теперь Чибис верил в это — под жалобами скрывалась попытка оправдания бездействия. Отца принудили искать вещество — сам он не желал этого открытия.

Словно проникаясь отцовскими страхами, сын вглядывался в события новейшей истории, и безумные мысли, терзавшие отца, становились подобием стеклышка Левенгука. Под этим воображаемым стеклом, способным давать многократное увеличение, события, развернувшиеся на Чибисовых глазах, превращались в капли воды, в которых кипела жизнь.

Отец, не пожелавший открыть свое вещество, на самом деле сделал осо-знанный выбор. Он предпочел заточить себя в больничной палате, лишь бы не дожить до того дня, когда его голова родит окончательную формулу, позволяющую не отличать Добро от Зла. В это мгновение страна, приговорившая его к безумию, лишится собственного будущего.

Склоняясь над линзой, вправленной в железный корпус, Чибис приходил в отчаяние. Все чаще его глаза обнаруживали доказательства того, что вещество, приговаривающее цивилизации к смерти, сумели вывести и без отца.

Терзаясь этими мыслями, отдающими безумием, Чибис достает с полки книгу с опаленным краем и, вчитываясь в строки, относящиеся к давно прошедшему времени, думает о том, что история, выпавшая на их долю, не может быть правдой. Так он поддерживает надежду на спасение, поскольку то, чего на самом деле не было, не может иметь далеко идущих последствий. Проглядывая отрывки этого страшного фильма, он думает о том, что все, через что они прошли, случилось в чьем-то тяжелом сне.

В этом сне они несли Ему дары — золото, ладан и смирну и, получив откровение не возвращаться к Ироду, иным путем отошли в страну свою.