Орест и сын - [64]

Шрифт
Интервал

“Добрались до латыни. — Орест Георгиевич любовался светящимся камином. — Можно ли быть уверенным, что именно в заблуждениях присутствует истинное зерно?” — он спросил, размышляя. “Нет, нет. — Строматовский покачал головой. — Поверьте, все куда серьезнее… Истина, проходящая первую фазу своего земного развития, собственно, и называется заблуждением. Точнее, так ее называют люди, наблюдающие процесс со стороны. Взять хоть Иисуса. Первых его приверженцев недальновидные римляне карали как носителей злостного заблуждения. Их считали абсолютно заблудшими именно на том основании, что они брались проповедовать абсолютные истины”. — “Вы верите в Бога?” — Орест Георгиевич вскинулся изумленно. “Отчего же — в Бога? Я вообще верю в богов”. Старик сидел спиной к черненой лампе. Орест Георгиевич не мог видеть его лица.

“Конечно, человечество в массе своей рационально: в обыденной жизни мы редко сталкиваемся с абсолютными заблуждениями. Приходится довольствоваться относительными. Вот почему я отдаю предпочтение тем заблуждениям, которым привержены большие группы людей — точнее, целые поколения. В каком-то смысле рассчитываю на переход количества в качество”. Орест Георгиевич поморщился. Старик уловил: “Да, да, мне тоже не нравится. Понятие поколения — весьма условно. Но надо же как-то членить умерших и живых”. — “Не понимаю, — Орест поднялся с дивана, — чем на практике может помочь изучение общественных заблуждений? Как правило, они весьма примитивны”. — “Не скажите… — Строматовский покачал головой. — Хорошее заблуждение можно соотнести с контекстом эпохи — посредством ключевых слов. В случае удачи мы нащупываем средостение эпохальной истины — если, конечно, предположить, что каждая эпоха носит под сердцем свою собственную истину”. — “И какую же, вы полагаете, носит наша?” — Орест Георгиевич подхватил заинтересованно.

Беседа начинала новый виток. Павел поднялся и подошел к камину. Красные электрические зигзаги высветили коллаж, висящий на стене выше колонн: высокая башня, увенчанная звездой.

“К сожалению, в этом смысле наша эпоха — не из лучших, — старик продолжил неторопливо. — Ее истина соткана из противоречивых заблуждений. Те, кто живет в настоящее время, — непримиримые враги. Одни проклинают нынешнюю власть, другие ей верно служат, считая незыблемой и вечной. И то и другое — заблуждение. Однако в их противоречии можно нащупать нечто общее, я имею в виду — сам предмет. Власть — вот ключевое слово. Впрочем, сложные вещества — не область ли ваших собственных изысканий?” — “В таком случае, — Орест успокаивался, — рискну продолжить: заблуждения — насыщенный раствор. Поставьте на огонь, и стенки покроют крупицы истины”.

Смеясь, старик растягивал рот по-лягушачьи. “Видите, вот мы и условились: мой петух — аналог вашей реторты. Впрочем, вы — точнее. В поисках истины главное — огонь. — Теперь он не смеялся. — Но в этом-то и проблема. Поди-ка разведи его под сердцем! — Лягушачья шкурка сморщилась. — Боюсь, это под силу лишь молодым”.

“…Но, как ты тепл, то изблюю тебя из уст моих”. — Хозяин, сидевший

в углу, поднялся и поднес металлический шар на ножках. Снизу они повторяли форму лап, сверху заканчивались миниатюрными головами. В полумраке Орест Георгиевич всматривался, любуясь: лев, медведь, кажется, барс и еще один,

с рогами, — звериные головы по всем четырем сторонам. Из бока шара был выведен кран с поворотным ключом. Снизу крепилась спиртовка, которую хозяин, чиркнув спичкой, разжег. Синеватый болотный огонек забился под днищем.

“Беда в том, — Строматовский смотрел в огонь, — что обе стороны действуют односторонне и этим самым впадают в методологическую ошибку. Одни стоят за то, что систему нужно разрушить, другие силятся найти способ удержать ее в прежних рамках любой ценой. Выдумывают всяческую ерунду вроде Продовольственной программы и, кажется, сами в это верят… Кстати, о Продовольственной программе: помните несчастного фараона, которому приснился сон про семь коров?” — старик свернул в сторону неожиданно.

“Да, что-то такое… Сначала семь полных, потом еще семь, но тощих…” — Орест Георгиевич припоминал. “Вот-вот. В фараоновом сне тощие пожрали полных. Сновидец пришел в недоумение и обратился к волхвам. Увы, те не сумели объяснить. В конечном счете вмешался Иосиф и свел всю историю к плодородным и неплодородным годам. Этим объяснением правитель охотно удовлетворился и приказал закладывать зерно в житницы, — как говорится, впрок. С сельскохозяйственной точки зрения решение верное, но с точки зрения будущего системы все закончилось довольно печально…”

“Немного грога?” — Хозяин приподнял крышку шара. Тяжелый гвоздичный запах хлынул через край. Чистые грани стаканов вспыхнули багровым. Густая жидкость обожгла губы. “Моего отца расстреляли, когда мне было, кажется, тринадцать”. — Мускулы под глазами дрогнули. “Кажется? Простите. — Строматовский коротко взглянул на Павла. — Да, да, понимаю… Конечно, ни времени, ни места смерти... В советской трагедии все приносят вестники, — он говорил печально. — Что-то нарушено в механизме. Из всех античных единств осталось одно — единство действия”. — Он провел сухой рукой по лицу.


Еще от автора Елена Семеновна Чижова
Время женщин

Елена Чижова – коренная петербурженка, автор четырех романов, последний – «Время женщин» – был удостоен премии «РУССКИЙ БУКЕР». Судьба главной героини романа – жесткий парафраз на тему народного фильма «Москва слезам не верит». Тихую лимитчицу Антонину соблазняет питерский «стиляга», она рожает от него дочь и вскоре умирает, доверив девочку трем питерским старухам «из бывших», соседкам по коммунальной квартире, – Ариадне, Гликерии и Евдокии. О них, о «той» жизни – хрупкой, ушедшей, но удивительно настоящей – и ведет рассказ выросшая дочь героини, художница… В книгу также вошел роман «Крошки Цахес».


Крошки Цахес

В романе «Крошки Цахес» события разворачиваются в элитарной советской школе. На подмостках школьной сцены ставятся шекспировские трагедии, и этот мир высоких страстей совсем непохож на реальный… Его создала учительница Ф., волевая женщина, self-made women. «Английская школа – это я», – говорит Ф. и умело манипулирует юными актерами, желая обрести единомышленников в сегодняшней реальности, которую презирает.Но дети, эти крошки Цахес, поначалу безоглядно доверяющие Ф., предают ее… Все, кроме одной – той самой, что рассказала эту историю.


Преступница

Елена ЧижоваПреступницаРоман.


Полукровка

Елена Чижова – автор пяти романов. Последний из них, «Время женщин», был удостоен премии «Русский Букер», а «Лавра» и «Полукровка» (в журнальном варианте – «Преступница») входили в шорт-листы этой престижной премии. Героиня романа Маша Арго талантлива, амбициозна, любит историю, потому что хочет найти ответ «на самый важный вопрос – почему?». На истфак Ленинградского университета ей мешает поступить пресловутый пятый пункт: на дворе середина семидесятых. Девушка идет на рискованный шаг – подделывает анкету, поступает и… начинает «партизанскую» войну.


Лавра

Елена Чижова, автор книг «Время женщин» («Русский Букер»), «Полукровка», «Крошки Цахес», в романе «Лавра» (шортлист премии «Русский Букер») продолжает свою энциклопедию жизни.На этот раз ее героиня – жена неофита-священника в «застойные годы» – постигает азы непростого церковного быта и бытия… Незаурядная интеллигентная женщина, она истово погружается в новую для нее реальность, веря, что именно здесь скроется от фальши и разочарований повседневности. Но и здесь ее ждет трагическая подмена…Роман не сводится к церковной теме, это скорее попытка воссоздания ушедшего времени, одного из его образов.


Китаист

Новый роман букеровского лауреата Елены Чижовой написан в жанре антиутопии, обращенной в прошлое: в Великую Отечественную войну немецкие войска дошли до Урала. Граница прошла по Уральскому хребту: на Востоке – СССР, на Западе – оккупированная немцами Россия. Перед читателем разворачивается альтернативная история государств – советского и профашистского – и история двух молодых людей, выросших по разные стороны Хребта, их дружба-вражда, вылившаяся в предательство.


Рекомендуем почитать
Автомат, стрелявший в лица

Можно ли выжить в каменных джунглях без автомата в руках? Марк решает, что нельзя. Ему нужно оружие против этого тоскливого серого города…


Сладкая жизнь Никиты Хряща

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Контур человека: мир под столом

История детства девочки Маши, родившейся в России на стыке 80—90-х годов ХХ века, – это собирательный образ тех, чей «нежный возраст» пришелся на «лихие 90-е». Маленькая Маша – это «чистый лист» сознания. И на нем весьма непростая жизнь взрослых пишет свои «письмена», формируя Машины представления о Жизни, Времени, Стране, Истории, Любви, Боге.


Женские убеждения

Вызвать восхищение того, кем восхищаешься сам – глубинное желание каждого из нас. Это может определить всю твою последующую жизнь. Так происходит с 18-летней первокурсницей Грир Кадецки. Ее замечает знаменитая феминистка Фэйт Фрэнк – ей 63, она мудра, уверена в себе и уже прожила большую жизнь. Она видит в Грир нечто многообещающее, приглашает ее на работу, становится ее наставницей. Но со временем роли лидера и ведомой меняются…«Женские убеждения» – межпоколенческий роман о главенстве и амбициях, об эго, жертвенности и любви, о том, каково это – искать свой путь, поддержку и внутреннюю уверенность, как наполнить свою жизнь смыслом.


Ничего, кроме страха

Маленький датский Нюкёпинг, знаменитый разве что своей сахарной свеклой и обилием грачей — городок, где когда-то «заблудилась» Вторая мировая война, последствия которой датско-немецкая семья испытывает на себе вплоть до 1970-х… Вероятно, у многих из нас — и читателей, и писателей — не раз возникало желание высказать всё, что накопилось в душе по отношению к малой родине, городу своего детства. И автор этой книги высказался — так, что равнодушных в его родном Нюкёпинге не осталось, волна возмущения прокатилась по городу.Кнуд Ромер (р.


Похвала сладострастию

Какова природа удовольствия? Стоит ли поддаваться страсти? Грешно ли наслаждаться пороком, и что есть добро, если все захватывающие и увлекательные вещи проходят по разряду зла? В исповеди «О моем падении» (1939) Марсель Жуандо размышлял о любви, которую общество считает предосудительной. Тогда он называл себя «грешником», но вскоре его взгляд на то, что приносит наслаждение, изменился. «Для меня зачастую нет разницы между людьми и деревьями. Нежнее, чем к фруктам, свисающим с ветвей, я отношусь лишь к тем, что раскачиваются над моим Желанием».