Орест и сын - [28]
“Мама ни при чем: тетя Лиля оставила краны. Все говорят — нечаянно, но она — нарочно, — Инна объясняла надменно. — Мама говорит, ее жалко, потому что все дети умерли, а я думаю...” — “Когда?” — перебил Орест Георгиевич. Вопрос был странный, но ответ — еще более: “Да никогда. Сразу же и умерли, как родились. А дали трехкомнатную, как и нам, как будто они все живы, как будто нас четверо и их — пятеро. — Она дернула плечом. — Разве справедливо?”
Должно быть, она повторяла чужие слова. Орест Георгиевич перебил:
“А муж?” — “Что — муж? Я его посчитала”. — Она внимательно загибала пальцы. “Да нет, — он поморщился. — Муж жив?” — “Конечно. — Инна распахнула глаза. — Папин брат. Работает каким-то начальником. Я говорю, все дети поумирали — мальчики”.
“Справедливость? — он спросил и почувствовал жжение, как от впившейся в ладонь щепки. — О чем тут спорить, когда все трое умерли? Это такая несправедливость, что, отдай вы все свои комнаты, ничего не поправить!”
Чибис оглядел стены, увешанные портретами.
“Поправить? — Инна переспросила. — Может быть, нам всем умереть ради вашей справедливости?” — теперь она говорила высокомерно, словно выступала от лица всех коммунальных. “Может быть! — Орест Георгиевич ответил жестко. — Но пока что, вот незадача, пока что умираем мы”. — “Вы?” — Она глядела недоуменно, и он застыдился: разговор не с ровней.
“Простите. Вы сказали, ваш дядя работает начальником, поэтому им и дали такую квартиру. Вы считаете это несправедливым. Что ж, здесь я, пожалуй, с вами согласен. Хотя на моем месте… — Он обвел глазами стены. — Но речь о другом. Справедливости бывают разные. Я не знаю, как объяснить, только они — разные справедливости — никогда не пересекаются”. Оресту Георгиевичу показалось, что этого объяснения довольно, и сейчас эта девочка поймет.
“Как параллельные прямые?” Чибис услышал вежливую издевку, с которой талантливые ученики разговаривают с плохими учителями. “Да, да!” — отец подхватил доверчиво. “Предпочитаю другую систему аксиом”. — Инна усмехнулась.
Павел Александрович рассмеялся: “Ты хочешь сказать, — он приходил на помощь, — что несправедливость не искупается несправедливостью? Но, старик, это очевидно, это трюизм”. Орест Георгиевич съежился: разговор съедал его.
“Возьмем мою тетю, — Инна вступила ободренно. — Мальчики умерли — это несправедливость. — Она произнесла как данное. — Тетя Лиля возненавидела остальных и ждет, когда все — один за другим — перемрут, причем не просто ждет, а действует: то газу напустит, то воды... И вы хотите доказать, что она действует справедливо?” — “Этих доказательств не существует в природе”, — он отвечал тихо и растерянно. “В природе? — Инна помедлила. —
В природе рано или поздно перемрут все, и ваши прямые пересекутся. Ч.Т.Д.”. — Она опустила указку.
“Что?” — Орест Георгиевич переспросил беззащитно. “Что и требовалось доказать”, — промямлил Чибис.
“Согласен, — Павел Александрович улыбнулся широко. — Если соотнести требования вашей бедной тети с бесконечностью, они оказываются справедливыми хотя бы потому, что рано или поздно, а точнее, в обозримом будущем перемрут, как вы справедливо выразились, все, а следовательно, ее справедливость для нее восторжествует. Смерть, как говорится, на ее стороне. А вы — умница! — он заключил неожиданно. — В логике вам не откажешь, среди молодых это — редкость”.
Орест Георгиевич сник. “А как же опера? Что — не купили?” — он спросил очень тихо. “Нет”, — она ответила, и Чибис опустил глаза.
“Друзья мои, я пришел вас фотографировать. — Павел Александрович обнял отца за плечи и повел к дивану. — Сфотографирую и возьму с собой в дорогу”. — “Опять уезжаешь?” — Орест спросил вяло. “Вилами, вилами по воде, но — встретим во всеоружии. — Он подошел к окну и расправил тяжелые красные складки. — Вот. Павильон готов”. Чибис сел на диван послушно. Павел Александрович отложил камеру и взялся устанавливать свет: одной рукой он держал торшер за ножку, другой вертел шею абажура. Белый овал заскользил по стенам, выхватывая темные лица из рам.
“Если позволите, я хотел бы сохранить на память и вас”. Инна стояла скромной школьницей. Он взял ее за руку и повел за кресло. Чибис смотрел, как его пальцы, касаясь подбородка, поворачивают Иннину голову. “Прошу вас положить руку на кресло”. Иннина рука легла. Павел Александрович отошел и направил свет: “Орест, взгляни, какая красота!” — он позвал, и отец поднялся с дивана. “Чуть левее, — Павел Александрович приказал вдохновенно, — слишком много света”, — и оттолкнул абажур в сторону. Красная лента спряталась. Иннина щека стала желтоватой. Павел Александрович наводил камеру.
Чибис сморгнул, но оно не смаргивалось. Он видел, как затылок отца напрягся и стянул кожу к вискам. Две глубокие складки прорезались от крыльев носа до углов рта. Похожие на скобы, которые накладывают на место перелома, они жестко закрепили рот. Верхняя губа приподнялась кривовато и презрительно и застыла дугой меж двумя скобками. “Пересеклись”, — Чибис обмер.
Аппарат щелкнул. “Да, — Павел Александрович произнес тихо. — Это хорошо”. Он сел на диван и откинулся на спинку.
Елена Чижова – коренная петербурженка, автор четырех романов, последний – «Время женщин» – был удостоен премии «РУССКИЙ БУКЕР». Судьба главной героини романа – жесткий парафраз на тему народного фильма «Москва слезам не верит». Тихую лимитчицу Антонину соблазняет питерский «стиляга», она рожает от него дочь и вскоре умирает, доверив девочку трем питерским старухам «из бывших», соседкам по коммунальной квартире, – Ариадне, Гликерии и Евдокии. О них, о «той» жизни – хрупкой, ушедшей, но удивительно настоящей – и ведет рассказ выросшая дочь героини, художница… В книгу также вошел роман «Крошки Цахес».
В романе «Крошки Цахес» события разворачиваются в элитарной советской школе. На подмостках школьной сцены ставятся шекспировские трагедии, и этот мир высоких страстей совсем непохож на реальный… Его создала учительница Ф., волевая женщина, self-made women. «Английская школа – это я», – говорит Ф. и умело манипулирует юными актерами, желая обрести единомышленников в сегодняшней реальности, которую презирает.Но дети, эти крошки Цахес, поначалу безоглядно доверяющие Ф., предают ее… Все, кроме одной – той самой, что рассказала эту историю.
Елена Чижова – автор пяти романов. Последний из них, «Время женщин», был удостоен премии «Русский Букер», а «Лавра» и «Полукровка» (в журнальном варианте – «Преступница») входили в шорт-листы этой престижной премии. Героиня романа Маша Арго талантлива, амбициозна, любит историю, потому что хочет найти ответ «на самый важный вопрос – почему?». На истфак Ленинградского университета ей мешает поступить пресловутый пятый пункт: на дворе середина семидесятых. Девушка идет на рискованный шаг – подделывает анкету, поступает и… начинает «партизанскую» войну.
Елена Чижова, автор книг «Время женщин» («Русский Букер»), «Полукровка», «Крошки Цахес», в романе «Лавра» (шортлист премии «Русский Букер») продолжает свою энциклопедию жизни.На этот раз ее героиня – жена неофита-священника в «застойные годы» – постигает азы непростого церковного быта и бытия… Незаурядная интеллигентная женщина, она истово погружается в новую для нее реальность, веря, что именно здесь скроется от фальши и разочарований повседневности. Но и здесь ее ждет трагическая подмена…Роман не сводится к церковной теме, это скорее попытка воссоздания ушедшего времени, одного из его образов.
Новый роман букеровского лауреата Елены Чижовой написан в жанре антиутопии, обращенной в прошлое: в Великую Отечественную войну немецкие войска дошли до Урала. Граница прошла по Уральскому хребту: на Востоке – СССР, на Западе – оккупированная немцами Россия. Перед читателем разворачивается альтернативная история государств – советского и профашистского – и история двух молодых людей, выросших по разные стороны Хребта, их дружба-вражда, вылившаяся в предательство.
В новую книгу А. Афанасьева вошли повести, дающие широкую панораму городской жизни, исследующие моральные проблемы современного молодого человека. Сложным переплетением судеб, противоборством характеров автор как бы доказывает: такие нравственные ценности, как личное достоинство, стремление к справедливости и добру, неизменны во все времена и их отсутствие всегда ощущается как духовное уродство.
Что случится, если в нашей реальности пропишутся персонажи русских народных сказок и мирового фольклора? Да не просто поселятся тут, а займут кресла мэра города и начальника местных стражей порядка, место иностранного советника по реформам, депутатские кабинеты и прочие почтенно-высокие должности. А реальность-то на дворе – то ли подзадержавшиеся лихие 90-е, то ли вовсе русское вневременье с вечной нашей тягой к бунту. Словом, будут лихие приключения.
В книге на научной основе доступно представлены возможности использовать кофе не только как вкусный и ароматный напиток. Но и для лечения и профилактики десятков болезней. От кариеса и гастрита до рака и аутоиммунных заболеваний. Для повышения эффективности — с использованием Aloe Vera и гриба Reishi. А также в книге 71 кофейный тест. Каждый кофейный тест это диагностика организма в домашних условиях. А 24 кофейных теста указывают на значительную угрозу для вашей жизни! 368 полезных советов доктора Скачко Бориса помогут использовать кофе еще более правильно! Книга будет полезна врачам разных специальностей, фармацевтам, бариста.
В романе Б. Юхананова «Моментальные записки сентиментального солдатика» за, казалось бы, знакомой формой дневника скрывается особая жанровая игра, суть которой в скрупулезной фиксации каждой секунды бытия. Этой игрой увлечен герой — Никита Ильин — с первого до последнего дня своей службы в армии он записывает все происходящее с ним. Никита ничего не придумывает, он подсматривает, подглядывает, подслушивает за сослуживцами. В своих записках герой с беспощадной откровенностью повествует об армейских буднях — здесь его романтическая душа сталкивается со всеми перипетиями солдатской жизни, встречается с трагическими потерями и переживает опыт самопознания.
Так сложилось, что лучшие книги о неволе в русской литературе созданы бывшими «сидельцами» — Фёдором Достоевским, Александром Солженицыным, Варламом Шаламовым. Бывшие «тюремщики», увы, воспоминаний не пишут. В этом смысле произведения российского прозаика Александра Филиппова — редкое исключение. Автор много лет прослужил в исправительных учреждениях на различных должностях. Вот почему книги Александра Филиппова отличает достоверность, знание материала и несомненное писательское дарование.
Свод правил, благодаря которым преступный мир отстраивает иерархию, имеет рычаги воздействия и поддерживает определённый порядок в тюрьмах называется - «Арестантский уклад». Он един для всех преступников: и для случайно попавших за решётку мужиков, и для тех, кто свою жизнь решил посвятить криминалу живущих, и потому «Арестантский уклад един» - сокращённо АУЕ*.