Орел-завоеватель - [35]
— И ты таков, командир?
Макрон вздохнул и придвинулся к оптиону. Несколько мешковато, и Катон, это приметив, вдруг осознал, что практически последние двое суток центурион провел на ногах. А осознав, задумался и о поразительной выносливости этого человека, и о несгибаемой крепости его духа, и о том, что он, как показал настоящий визит, в первую очередь склонен заботиться не о себе, а обо всех своих людях.
— Катон, у тебя есть глаза. И башка тоже вроде на месте. Но порой ты задаешь самые заковыристые вопросы. Конечно, некоторые солдаты, что и говорить, люди грубые, жестокосердые. Но разве таких мало среди штатских? Ты что, живя во дворце, не встречал таких типов? Таких, что ради карьеры дитя родное не пожалеют. Помнишь, как после падения Сеяна[1] был отдан приказ изнасиловать его девятилетнюю дочь, потому что закон, видишь ли, запрещает казнить девственниц? Разве это не отдает бессердечием почище солдатского? Оглянись вокруг. — Макрон обвел рукой ряды палаток, возле которых сотни людей предавались безмятежному отдыху, радуясь теплому летнему дню. Несколько человек неподалеку играли в кости, кто-то чинил снаряжение и приводил в порядок оружие, двое даже читали. — Они просто люди, Катон. Обычные люди со всеми своими пороками и добродетелями. Но если другие люди проживают свою жизнь, отодвигая смерть на неопределенное будущее, для нас она постоянная незримая спутница. И с этим нельзя не считаться.
Их взгляды встретились, и Макрон печально кивнул.
— Вот такие вот дела, сынок. А теперь послушай меня. Ты славный паренек, и у тебя есть задатки хорошего солдата. Сосредоточь свои мысли на этом.
— Да, командир.
Макрон поднялся, одернул надетую под панцирь тунику, улыбнулся и зашагал было прочь, но спохватился и раздраженно щелкнул пальцами.
— Дерьмо! Чуть не забыл, ради чего я к тебе притащился.
Сунув руку под ремни, центурион извлек маленький, плотно свернутый и запечатанный свиток.
— Это для тебя. Сегодня с провиантским обозом пришли письма. Прочти и чуток отдохни. А вечером, это уже без шуток, ты мне понадобишься на службе.
Когда усталый центурион тяжело зашагал к своей палатке, Катон внимательно изучил свиток. Адрес на его облатке был написан аккуратным убористым почерком.
«Квинту Лицинию Катону, оптиону шестой центурии четвертой когорты Второго легиона». Любопытство перешло в радостный трепет, когда он взглянул, кто ему пишет. Там стояло имя Лавинии.
ГЛАВА 16
Во время военной кампании любая возможность отдохнуть является для бойцов роскошью, которую следует смаковать, и солдаты Второго легиона пребывали в разнеженном состоянии. Послеполуденное солнышко разогрело влажную землю так, что ее подернула легкая дымка, навевавшая чувство спокойствия и уюта. Легат позаботился о том, чтобы по возвращении в лагерь его людей досыта накормили и выдали каждому изрядную мерку вина. Правда, не всем из них удалось промочить глотку. Некоторые в надежде выпить побольше поставили свою порцию на кон, проиграли и теперь угрюмо посматривали на своих более везучих и зачастую мертвецки пьяных товарищей.
Проходя вдоль палаток, легат Второго не мог лишний раз не подивиться метаморфозе, столь свойственной воинскому бытию. Еще накануне эти самые люди готовились к штурму британских позиций, к тому, чтобы убивать или быть убитыми, а сейчас они мирно спят. Спят, как младенцы, а те, что не спят, погружены во что-то свое, и настолько, что даже не замечают своего командира, не приветствуют его, не встают.
Впрочем, сейчас такое нарушение дисциплины было вполне простительным, и потому Веспасиан оставил его без внимания. Зачем дергать людей, которые достойно сражались, добыли своим усердием в битве победу, а теперь наслаждаются заслуженным отдыхом? Пусть набираются сил и укрепляются духом. Все это им потребуется, ведь уже завтра армия переправится через реку Мидуэй и продолжит преследование дикарей.
Но на данный момент все эти вопросы не являлись для него главными. За ремень легата был заткнут свиток, который он по прибытии в свой штабной шатер увидел среди служебных депеш и живо схватил, мгновенно узнав почерк. Сейчас послание от жены значило для него больше чего бы то ни было на земле, значило так много, что на короткое время даже заставило позабыть о никогда не отпускавших его обязанностях и заботах. Отрывисто приказав штабной свите разобраться со служебной почтой, он снял доспехи и, оставшись в легкой полотняной тунике, покинул шатер, ища уединения. Декурион, командовавший отрядом личной охраны легата, вытянулся в струну, но, прежде чем он успел построить своих людей, легат приказал ему никого не тревожить. После чего один, без охраны, покинул штабную зону.
На линиями пикетов вздымался небольшой холм с березовой рощицей на вершине. К ней вело нечто вроде звериной тропы, более-менее прямо проложенной через заросли жгучей крапивы и коровьей петрушки. Царило полное безветрие. Бабочки, пчелы и прочие насекомые порхали над неподвижной зеленью, ничуть не обеспокоенные соседством с огромной массой людей, лошадей и быков, словно гигантской безмятежной рукой обнимавшей высящуюся над ней возвышенность. Поднявшись наверх, туда, где ничто не нарушало тишины и спокойствия, Веспасиан устало сел на траву, привалившись спиной к шершавому стволу ближайшего деревца.
