Орел-завоеватель - [102]

— Положите его под лампы! — крикнул старший хирург, когда два легионера внесли носилки в шатер. — Да поосторожнее вы, остолопы!

Катон шел рядом, прижимая к ране карфагенянина пропитанную кровью тряпицу. Старший хирург, темнокожий, как и Нис, помог поставить носилки на деревянную крышку смотрового стола, опустил, ослабив веревку, лампы и в их тусклом свете снял компресс, чтобы осмотреть отверстие, оставленное наконечником метательного копья. Однако оно было неразличимо под покрывавшей бок и грудь раненого кровью, так что лекарю пришлось стереть ее взятой из начищенной до блеска медной миски губкой. На виду появилось темное, диаметром с большой палец руки отверстие, тут же наполнившееся кровью. Хирург мигом наложил компресс обратно.

— Где вы его нашли?

— Он пытался проскочить через наши пикетные линии, — ответил Катон. — Один из моих людей остановил его.

— Ну-ну.

Старший хирург снова поднял компресс, чтобы рассмотреть рану, и поморщился, увидев непрекращающийся поток крови.

Нис поднял голову, внезапно вскрикнул и откинулся назад, ударившись затылком о смотровой стол. Он издал стон и пробормотал что-то невнятное.

— Мы должны остановить кровотечение. Боюсь, он уже потерял слишком много крови. — Старший хирург поднял глаза. — Как давно, говоришь, вы его задержали?

Катон пересчитал в уме часовые сигналы.

— Полчаса назад.

— И все это время он истекал кровью?

— Да, командир.

— Значит, с ним покончено. Я ничего не могу сделать.

— Но должен же быть какой-то способ! — в отчаянии воскликнул Катон.

— Вы были дружны?

Катон помешкал, но кивнул.

— Что ж, оптион, мне жаль твоего друга, но мы действительно ничем не можем ему помочь. Такого рода раны всегда смертельны.

Между тем Нис стонал все громче, его начала бить дрожь. Потом, неожиданно, глаза его открылись. Он растерянно огляделся по сторонам, и его взгляд остановился на Катоне.

— Катон… — Нис протянул руку.

— Лежи спокойно, Нис, — велел Катон. — Тебе нужен отдых. Не поднимай голову.

— Нет. — Нис слабо улыбнулся, но тут его скрутил мучительный спазм, и губы карфагенянина изогнулись. — А-а! Больно!

— Ладно, Нис. — Старший хирург погладил его по плечу. — Скоро все пройдет. Хочешь, чтобы я облегчил твою боль?

— Нет! Обойдусь! — выдавил из себя Нис между судорожными вздохами.

Он вцепился в руку Катона так, словно эта хватка удерживала его в мире живых, тогда как смерть неуклонно овладевала им, утягивая в свои владения. Однако побуждаемый еще не угасшей искрой сознания он, приложив неимоверное усилие, схватил Катона другой рукой и подтянул его лицо к своему.

— Скажи трибуну, скажи ему…

Он перешел на шепот, и Катон не был уверен даже, слышит ли он слова или последние, спазматические вздохи умирающего. Хватка карфагенянина медленно ослабевала, дыхание стихало. Голова Ниса откинулась назад, и безжизненные глаза остекленели, нижняя челюсть слегка отвисла. На какой-то момент воцарилась тишина, потом старший хирург пощупал пульс. Сердце не билось.

— Ну вот. Он отошел.

Катон все еще держал руку Ниса, сознавая, что теперь это лишь плоть, лишенная какой-либо жизни, и чувствуя бессильную ярость из-за того, что так и не смог спасти этого человека. Он сделал все возможное, чтобы остановить кровь, но этого оказалось недостаточно.

— Где его, к хренам собачьим, носило последние несколько дней? — спросил старший хирург.

— Не имею ни малейшего представления.

— А что он сказал тебе под конец?

Катон покачал головой:

— Я не знаю.

— Он сказал что-нибудь? — продолжал допытываться старший хирург. — Он произнес посмертное заклятие?

— Посмертное заклятие? Это что?

— Он же карфагенянин, как и я. Что он сказал, перед тем как умер? Он прошептал что-то тебе.

— Да. Но я не разобрал… Вроде бы «бел…» или что-то в этом роде.

— Значит, мне придется совершить погребальный обряд.

Старший хирург высвободил руку Катона из руки умершего и мягко отстранил его от тела.

— Времени это займет совсем немного, но заклятие надо произнести обязательно. Иначе его дух будет обречен вечно скитаться по земле, не находя покоя, на манер ваших римских лемуров.

Мысль о не находящем покоя духе Ниса, блуждающем в сонме земных теней, наполнила Катона ужасом, и он попятился от смотрового стола. Старший хирург опустил правую руку, прижал ее к сердцу мертвеца и тихонько произнес нараспев слова древнего финикийского ритуального заклятия.

— Хочешь совершить над ним и римский обряд?

Катон покачал головой.

— Хочешь побыть с ним?

— Да.

Старший хирург велел легионерам выйти, и Катон остался с телом усопшего. При этом он едва ли мог дать себе отчет, какие чувства испытывал: тут были и печаль утраты, и горечь из-за того, что Нису выпала столь нелепая смерть от римского метательного копья, и гнев. Нис предал их дружбу. Сначала променял его на трибуна Вителлия, а потом и вовсе дезертировал… или ввязался невесть во что, заставившее его покинуть лагерь. Да и последние слова, которые произнес карфагенянин, предназначались для Вителлия, и это начинало все больше и больше беспокоить Катона, поскольку в нем стали крепнуть подозрения, что трибун был как-то причастен к странному исчезновению лекаря из расположения римских войск. Юноша не отрывал взгляда от тела друга, в то время как сердце его терзали противоречивые чувства.