Орёл умирает на лету - [58]

Автоматчики перед боем набросили сверх сибирских полушубков чистые маскировочные халаты.

— Умственно придумано, — говорит Соснин, разглядывая их. — Ляжешь в снег и точно провалился — тебя и не видно.

Он также на все лады расхваливал только что выданные, но ни разу еще не испытанные на поле боя сирены.

— Я с малолетства запомнил их. Давным-давно в нашем городе горел завод. Сирены, помню, завыли тогда так страшно. Представляю, как в ночном бою да еще в буран завоют они...

Саржибаев заметил:

— На фашистских самолетах тоже сирены установлены.

— Вот такие дела, товарищи, — говорил Соснин, собрав коммунистов и комсомольцев. — Освободить мы должны село Елизаветино, что в этой долине Ловати стоит. Техники накоплено много, «катюши» подошли, танки глубокий охват совершают. Великий бой предстоит. Самим нам надо смело в бой идти и других поддерживать.

Собранием это нельзя было назвать, потому что после парторга никто не выступал, да и вообще не требовалось прений по этому вопросу. Соснин просто напомнил бойцам первую заповедь — быть впереди, там, где больше опасности, там, где нужен пример смелых.

Шли целую ночь.

В лесу стоял полумрак. Веяло холодом от мерцающих звезд. Перед утром роты заняли назначенные рубежи. С опушки леса видно было, как на небе плясали разноцветные ракеты, некоторые ракеты падали, догорая уже на земле. Непрерывно трещали вражеские пулеметы.

Солдаты первой роты лежали за деревьями на опушке, отдыхая после ночного марша. Чем светлее становилось, тем заметнее вырисовывалось село, в котором осталось не более двадцати домов и за которое предстояло вести крупный бой. Оно будто насторожилось: не дымили трубы, не видно было ни одной человеческой фигуры на улице, не слышно собачьего лая...

Неожиданно Рашит простонал:

— Саша! Я ранен!

— Как ранен? Что дурака валяешь? — недовольно проворчал уставший Матросов.

Но, взглянув на рядом лежащего друга, ахнул — кровь стекала по правой щеке Рашита, капала на белый и чистый маскировочный халат, застывала на мохнатом воротнике полушубка.

— Ничего, пустяки, я почти не чувствую боли, — говорил Рашит, пытаясь снегом остановить кровь.

— Хороший пустяк, пол-уха оторвало, — хрипло сказал Матросов, перевязывая рану.

— Только глаз не завязывай, — просит Рашит нетерпеливо.

Откуда могли стрелять?

Матросов осторожно поднял голову. Его взгляд совершенно случайно задержался на вершине широкой ели, стоявшей неподалеку. Среди густых зеленых ветвей что-то темнело. «Кукушка!»

Саша поднял автомат, прицелился в вершину ели, нажал на спусковой крючок. Сначала на дереве что-то задвигалось, потом, цепляясь за ветви, кто-то рухнул на землю. Это был первый Сашин выстрел по врагу перед началом атаки на село Елизаветино.

Неожиданно над долиной грянул гром и молнии прорезали небо. Но небо было тут ни при чем. Это заговорила артиллерия, заглушив все остальные звуки на земле и в небе. Залпами били корпусные и полковые пушки, крупные минометы и противотанковые орудия. Солдаты затыкали уши, чтобы не оглохнуть. Над вражескими позициями разрывы подняли черный ураган, дымом и гарью заволокло небо.

Наступающие не скрывали своего восторга. Артиллерия крошила, ломала укрепления противника, перемешивая бетон и сталь с землей. Так продолжалось сорок минут.

В наступившей внезапно тишине на поле боя тысячекратно повторилось «ура». Первая рота 254-го полка тоже кинулась в атаку.

Противник встретил атакующих ожесточенным огнем, Повсюду тарахтели десятки пулеметов. Из-за леса вела огонь артиллерия. В первые же минуты атаки Саша увидел, как упали три бойца, бежавшие немного впереди. С криком свалился и командир второго взвода. Кругом лежали раненые или убитые. Саша, хотя и не первый раз шел в атаку, но такого шквального, густого огня не встречал. В душу вполз страх, он заставил броситься наземь. Матросов лихорадочными движениями начал окапываться в снегу. Он пытался спрятаться от пуль и работал быстро, точно кто его подгонял.

И в эту минуту он услышал насмешливый вопрос:

— Эй, парень, решил шкуру сохранить?

Матросов живо повернул голову, перестав отгребать снег. Да, именно к нему, Александру Матросову, автоматчику первой роты, относились эти слова. Кричал незнакомый солдат. Он был ранен, сильно побледнел, вероятно, от потери крови. От боли у него исказилось лицо, глаза зло поблескивали.

— Тебе, парень, говорю. Других нет, видишь, мы вдвоем остались.

Матросов побледнел, как полотно, затем кровь бросилась в лицо. Он вскочил, точно охлестанный плетью. Разве смерть страшна, если задета честь?

Не обращая внимания на огонь, не думая о том, что отрывается от своей роты, Матросов ринулся вперед. Справа бежал длинноногий пулеметчик с красным шарфом на шее. Саша подумал: для чего солдату шарф? Слева от него бежал какой-то офицер, Саша сразу узнал его — видел не раз в штабе. У Саши было единственное желание — обогнать этих двух человек, быть впереди всех.

Он не оглянулся ни разу, пока пересекал поле боя, даже не прислушивался к голосам других, не склонял голову после разрывов.

Длинноногий пулеметчик устремился к кустарнику, видневшемуся впереди, туда же свернул и Матросов. Офицер прибежал третьим, и все трое тяжело перевели дыхание. Отсюда им было хорошо видно село. Можно было даже рассмотреть амбразуры дзотов, устроенных в подпольях домов.