Орел смотрит на солнце - [2]

Между ним и читателем 20-х и 30-х годов стояла возведенная рапповцами стена. И вот однажды она рухнула под могучими залпами огненной «Севастопольской страды». Читатель был изумлен, познакомившись с этой героической эпопеей.

Это было в канун Отечественной войны. Люди учились у героев Ценского любить свою Родину. Они читали «Севастопольскую страду» под грохот фашистских бомб. А писатель в суровые военные годы вручал своим читателям новые рассказы и романы.

Нет, он не был отшельником. Его таким хотели сделать. Он разговаривал с читателем посредством своих книг. Он принимал у себя дома, в Алуште, моряков и танкистов, комсомольцев, писателей, тех, кто шел к нему с открытой душой. Простые люди понимали его, тянулись к нему, как растения к солнцу, чувствуя, что в этом человеке бьется сердце гения, большое русское сердце. Писатель слишком дорожил временем. Он работал над эпопеей «Преображение России»; замысел был гигантский, а художнику было уже много лет. Да если бы он только и принимал желающих с ним познакомиться, он все равно бы не успел со всеми поговорить. Слишком много людей хотело его видеть, особенно в послевоенные годы.

Если уж он встречался с человеком, то тот уходил от него обрадованный и взволнованный. Встречи с ним сохранялись в памяти и сердце на всю жизнь.

Великие замечали его сразу. Лев Толстой обратил внимание на его первую повесть «Сад» и рассказ «Батенька». Куприн сам приехал к нему в Алушту познакомиться и предложил издать его собрание сочинений. С Репиным свела его счастливая судьба, и гениальный художник кисти гордился дружбой своей с гениальным художником слова. Горький назвал Ценского своим любимым художником и поставил его в русской литературе рядом с Гоголем. Шолохов склонил голову перед его могучим нестареющим русским талантом.

Новое поколение читателей, получив десять томов избранных произведений Сергеева-Ценского лишь в 1955–1956 годах, увидело в нем классика русской литературы.

Мне посчастливилось много раз встречаться с Сергеем Николаевичем Сергеевым-Ценским в последние годы его жизни. Во время бесед говорил больше Сергей Николаевич: он был изумительным рассказчиком. Слушать его можно было без конца. Говорил он о жизни, о международных и внутренних событиях, о литературе, о встречах с Горьким, Репиным, Куприным; вспоминал далекое прошлое, наизусть читал целые главы из произведений своих любимых учителей: Пушкина, Лермонтова, Гоголя, Тургенева. И в 80 лет он обладал поразительной памятью.

При нашей встрече, осенью 1956 года, я достал блокнот и попросил у Сергея Николаевича разрешения вести записи. Он улыбнулся добрыми искристыми глазами, заметил: «Привычка журналиста или на память не полагаетесь? — и, не дав мне ответить, разрешил: — Пожалуйста, можете записывать».

Весной 1958 года Сергеев-Ценский тяжело заболел. В Крыму ему сделали операцию, которая, к сожалению, не дала желаемых результатов, и Сергей Николаевич был доставлен в тяжелом состоянии в Москву. Все лето он провел в больнице. При нем постоянно находилась его верный и преданный друг Христина Михайловна Сергеева-Ценская, с которой он вместе шел трудной дорогой жизни и творчества на протяжении сорока лет.

Я бывал у него в больнице каждую неделю. И, возвращаясь домой, по свежей памяти записывал то, о чем говорил старый мастер литературы.

Последняя наша встреча состоялась 3 сентября 1958 года на его московской квартире в Доме писателей в Лаврушинском переулке. Сергей Николаевич только что выписался из больницы и лежал. Как и раньше, он много говорил, как будто спешил, опасался, что не успеет всего сказать… Я не решался долго задерживаться, боясь утомить его, и несколько раз порывался уйти. Но он настойчиво просил: «Некуда вам торопиться. У вас в жизни еще много лет впереди. Посидите… Мы с вами больше не увидимся: еду умирать домой».

Сергей Николаевич умер через три месяца в Алуште, в доме, в котором прожил полстолетия и где написал большую часть своих произведений.

Жизнь Сергеева-Ценского огромна не только по числу прожитых лет, но, главное, по всему им созданному; жизнь, которая была подвигом, может и должна служить благородным примером для многих поколений людей — творцов и созидателей.

Однако справедливо когда-то заметил Максим Горький, что «…литературная карьера Сергеева-Ценского была одной из труднейших карьер. В сущности, таковой она остается и до сего дня. Все еще не многим ясно — хотя становится все яснее, — что в лице Сергеева-Ценского русская литература имеет одного из блестящих продолжателей колоссальной работы ее классиков — Толстого, Гоголя, Достоевского, Лескова».

О Сергееве-Ценском почти нет монографических работ, нет глубоких литературно-критических исследований его творчества, нет полной библиографической справки обо всех его произведениях и тем более — о литературе о нем.

Для массового читателя Сергеев-Ценский только-только начинается. Интерес к нему широких читательских кругов непрестанно растет. Книги его не залеживаются на полках магазинов и библиотек.

Написать книгу о жизни и творчестве этого замечательного человека и великого художника, владевшего «магией слова», было моей заветной мечтой.