Орел смотрит на солнце - [103]

«Демонстрация» — это было всего лишь начало. Война приостановила работу над картиной: она как бы парализовала художника. Он видел, что разрушения и убийства творят «люди, претендующие на звание культурнейших людей на земле и украшающие себя за явный вандализм почетными «железными крестами»… Нужно ли после этого то искусство, которому я отдал всю свою жизнь? Нет, не нужно!»

К такому выводу Сыромолотов пришел после долгих и тягостных размышлений. Он остановился на лозунге: когда говорят пушки, музы должны молчать. (Как и Ценский в годы первой мировой войны.) Думая о начатой картине «Демонстрация», он так рассуждал: «…Война, которая началась, это ни больше, ни меньше, как акт самоубийства, то есть самоуничтожения общечеловеческой культуры… Разрушенный Реймский собор, сожженная библиотека в Лувене и прочее и прочее — это только проявление самоубийства, не говоря об уничтоженных культурных городах, о десятках, сотнях тысяч убитых, об изувеченных телах и душах, об ужасе младенцев, оставшихся без матерей и отцов… Что же можно сделать одному человеку, если на самоубийство решились народы? — спрашивал художник, не понимая, что не народы решились на самоубийство, а их преступные правительства. В этом была ошибка живописца, считавшего, что он один против войны. — Вот я один из своего угла трещу, как сверчок: «Вы видите эту толпу людей на моем холсте? Они идут безоружные против вооруженных. Это бессмертная человеческая мысль, поднявшаяся против дикой силы; это вдохновенный взрыв высокой человечности, и в этом взрыве нетленная красота!..Ведь это первый только акт картины, а второй — залп, еще залп, — и вся толпа демонстрантов побежит…»

Итак, Сыромолотов видит бессилие искусства перед дикой и жестокой силой войны. Тогда он еще не понимал, что вооруженному дикарю народ может противопоставить свою более грозную силу, что народ сильнее военных авантюристов и что искусство может и должно воодушевить, поднять массы на борьбу со злом. К такому выводу Сыромолотов придет гораздо позже. А пока «… это был первый случай в его живописи, — то есть жизни, — что она потускнела перед чем-то другим, несравненно более значительным, которое надвинулось неотразимо и от которого стало тесно душе».

Это была война. «Он всячески пытался убедить себя, что его «Демонстрация» важнее, чем начавшаяся война, однако не мог убедить, тем более, что ведь сам-то он не пошел бы с красным флагом впереди толпы рабочих под пули полицейских и вызванных в помощь им солдат». Такой шаг он считал бессмысленным самоубийством.

Сыромолотов — любимый герой Сергеева-Ценского. Над его образом писатель работал с особой тщательностью. Сыромолотов — это богатырь русского искусства. Ему было душно в Симферополе и во всем Крыму в тяжелые годы империалистической войны. Его тянет туда, где происходят главные события. В одной из тетрадей литературного архива Сергеева-Ценского есть такая запись: «А что если Сыромолотова-отца отправить на фронт, а 1а Верещагин, чтобы там на месте боев он написал картину схватки русских с немцами, — только большую картину, полную экспрессии, вроде «Битва при Ангиари» Монардо. Это было бы, вообще говоря, смело со всех точек зрения и в то же время последовательно в смысле обрисовки такого художника, как Сыромолотов. Он может погибнуть от мины или снаряда, но зато он завершится, закруглится. В «Лодзинском мешке» или в «Прасныше» это могло бы случиться. Кстати, там может оказаться и Надя Невредимова. Это значительно расширит тему эпопеи».

Действительно, сюжетный ход довольно увлекательный. Но через некоторое время в этой же тетради появляется решительная запись: «Сыромолотов на фронт не едет (подчеркнуто автором. — И. Ш.). Ему туда незачем ехать. Туда едет целый отряд художников-баталистов под предводительством Самокиша».

Сыромолотов едет в Петроград, туда, где решалась судьба России. Писатель видит, что главное в жизни и творчестве Сыромолотова не баталия, не изображение, пусть даже негативное, мировой бойни. Такой честный художник, как Сыромолотов, с его явно антивоенными демократическими взглядами, не мог воспевать преступную империалистическую войну. Вспомним в этой связи яркий исторический факт: прирожденный художник-баталист М. Б. Греков был участником первой мировой войны. Но о ней он не написал ни одной картины. Совесть художника и гражданина не позволила. Зато никто в изобразительном искусстве не воспел так героику гражданской войны, как это сделал в своих полотнах Греков. И Сыромолотов не мог бы поступить иначе. Ехать же ему на фронт лишь затем, чтобы погибнуть как Верещагин, было нелогично. Совершенно иную мысль несет в себе этот монументальный образ. Если Греков становится певцом героики гражданской войны, то Сыромолотов воспевает революцию. Вот что значит для художника служить народу.

Война вызвала большие перемены в отношении Сыромолотова к живописи, к жизни. На искусство он стал смотреть глубже. Он стал понимать, что в искусстве, как и в жизни, главное — человек. «Если раньше, до войны, Сыромолотов, солнцепоклонник, неослабно наблюдал игру света и теней и чередование красочных пятен, то теперь, в первые дни уже начавшейся войны, он вглядывался в людей».