Орел и Джованни - [8]

Кармела вспоминает и другие обиды и всхлипывает сильнее. А причина обид — ее сестра Сильвия. Она находится в далекой стране, в тюрьме. Отец Бенито, лавочник синьор Эмилио Банетти, первый сообщил об аресте Сильвии и сказал, что таким, как она, надо привязывать к ногам груз и без жалости бросать, в море… Ее сестра — скверная девушка. Одни говорят — воровка, другие — что кого-то убила.

Лишь одна Барбара, приютившая Кармелу, говорит иначе:

— Я не знаю, что случилось с ней на чужбине, но Сильвия честная девушка!

Честная? Отчего же и Джемма, и Паоло, и даже дурочка Рита, похожая на бесхвостую ящерицу, каждый день дразнят ее:

«Эй ты, сестра каторжницы!»

Будь Кармела храброй, она бы никому не позволила так говорить…

У Бенито красивое лицо, а сердце злое. На прошлой неделе он жестоко избил девочку, и старая Барбара пошла жаловаться на него лавочнику. Но синьор Банетти рассмеялся.

— У моего Бенито хороший нюх, как у гончей: он знает, кого травить, — сказал лавочник, почесывая живот мундштуком трубки.

— Синьор, как бы вам не почесали живот чем-нибудь другим! — в сердцах произнесла пожилая женщина.

Хорошо, что лавочник, к которому в это время зашли покупатели, не расслышал слов Барбары.

А Бенито снова принялся за свое.

— Эй ты, сестра каторжницы!

Этот крик Кармела слышит даже во сне. Нет, никто не знает, как она плачет, проснувшись ночью, когда в окно заглядывает луна.

Кармеле десять лет. У нее большие карие глаза и такие лучистые, что многие на улице останавливаются и с улыбкой глядят на нее.

Родные девочки далеко — в Сардинии. Они батраки на овцеводческой ферме. У них никогда ничего не бывает вдоволь: ни хлеба, ни одежды, и живут они в бараке, разделенном на клетки, как ящик из-под лимонада. Когда Кармеле исполнилось восемь лет, они решили отправить ее в Геную.

— Кармела Моранди, — дрожащим голосом произнес отец, — теперь твоя старшая сестра Сильвия, что работает в Генуе на обувной фабрике, заменит нас, а мы устали… Через год-другой, может быть, помещик выгонит нас на дорогу, и не дело маленькой девочке шагать по камням босой. Живи честно! Есть жизнь, тлеющая, как сырой корень в костре… Так живем мы с матерью, старые, слабые. И есть жизнь, что жарко светит, как солнце, и долго живет этот свет среди людей. Вот так живи, наша Кармела!

— Ах, Николо, ты говоришь правду, но Кармеле не понять сейчас твоих слов! — сказала мать.

Отец согласился и снова обратился к дочери:

— Ну, тогда просто запомни, что я сказал, Кармела!

Мать пересчитала деньги, полученные за серебряные отцовские часы и свои красные кораллы, — так дорого стоил билет в Геную, — и, плача, прижала Кармелу к груди.

— Да будет тебе счастье в Генуе! — сказала она.

Но там не было счастья. Не прожила Кармела и четырех месяцев с сестрой, как та покинула Геную. Она отправилась к своему жениху Пьетро, который тяжело заболел на чужбине. Кармела осталась одна, у тетушки Барбары. Это их соседка по двору, добрая женщина. Сегодня утром, выходя на работу, она весело разбудила Кармелу.

— В Геную возвратился матрос Артуро Джолатти, — сказала она. — Сходи к нему. Ты найдешь его в старой башне, в гавани…

Конечно, легко сказать: иди… А башня страшная. В ней полно летучих мышей. С верхней площадки легко свалиться вниз, в море… Интересно, сколько раз можно перевернуться в воздухе? Пожалуй, лучше сидеть дома, на диване…

Но смуглые быстрые ноги Кармелы сами собой всовываются в сандалеты.

Оглядываясь по сторонам, она проходит двор, выходит на улицу и бегом проносится мимо лавки синьора Банетти. Вот и гавань. Здесь Кармела останавливается.

Над мачтами кораблей кружат чайки. Пахнет смолой, оливками и соленой рыбой. В гавани много людей. То тут, то там слышится незнакомая речь, орут грузчики, грохочут якорные цепи. На палубах сушится матросское белье. И всюду солнце! Жаркое, золотое. Ну, вперед, Кармела, шагай смелее! Вот и старая башня.

Скрипит железная дверь.

— Здесь ли живет синьор Артуро Джолатти? — как можно вежливей спрашивает Кармела.

Никого. Стены башни пахнут пылью и паутиной.

— Синьор Артуро Джолатти?

Наверху вспыхивает луч карманного фонаря, осветивший ржавую винтовую лестницу, и раздается голос:

— Кто спрашивает Джолатти?

— Я, Кармела.

— Кармела Моранди?

— Угу… Я…

— Поднимайся.

Но Кармела стоит внизу, в нерешительности. Конечно, она свалится вниз и разобьется. Ну что же, это, пожалуй, и лучше. Никто не будет больше кричать, что она сестра каторжницы…

Потом Кармела благополучно взбирается наверх. Пол башенной площадки выстлан пластами пробки. В углу стоят ведро с водой, чугунная сковорода и керосиновая печка.

Джолатти приветливо улыбается. Улыбка очень идет к его смуглому худощавому лицу. С виду он ничем не отличается от других моряков — такой же крепкий, обветренный.

— Ну вот и ты, Кармела! — говорит он так, словно давно знает ее. — Я слышал, тебя во дворе дразнят. Верно?

— Верно. Мне нет житья…

Улыбка сходит с лица матроса. Он внимательно глядит на девочку в стоптанных сандалетах и как-то странно шевелит губами.

Он понимает, что Кармела не в меру впечатлительна. Насмешки во дворе сделали ее пугливой и нелюдимой.

— Разве никто не может вступиться за маленькую Кармелу? — спрашивает Джолатти. — Разве у тебя нет друзей?