Орджоникидзе - [19]

Вместе с другими рабочими я пришел на свидание к Серго в Баиловскую тюрьму. Место мрачное, как ад. Одинокий обрывистый утес. О замшелые камни бьется море. Ждем на тюремном дворе выхода политических заключенных. Появились, но за железной решеткой. Раньше, в прошлые разы, нам разрешали разговаривать с ними нормально, а теперь подумали и это запретили.

Мы поспешили к решетке, но Серго крикнул во весь голос:

— Не хотим такого свидания, товарищи, откажемся!

С этими словами он изо всех сил дернул железные ставни и с шумом и лязгом закрыл их.

Не уходим, ждем, что будет дальше. Нас не трогают. Десять минут, двадцать, полчаса. Наконец выходят «политические». Впереди их староста — Серго. Подошел к нам, стал расспрашивать, какие новости, как работаем, кое-что посоветовал. На прощанье попросил:

— Передайте товарищам сердечный привет. Скажите, что я не задержусь!

6

Государь император, по всеподданнейшему докладу, в 18 день июня 1908 года высочайше соизволил на лишение дворянина Григория Орджоникидзе прав состояния, согласно приговору Тифлисской судебной палаты 27 марта сего года".

Теперь Серго можно было отправить. Нет, еще не в Сибирь… в Сухум. Там уже дважды назначали и откладывали "за неявкой подсудимого" "гудаутское дело".

Двенадцатого июля этап заключенных двинулся по раскаленным пескам Азербайджана в сторону Тифлиса.

"Какую тяжесть перенес я в этапе! — рассказывал впоследствии Серго товарищам, сидевшим с ним в Баиловской тюрьме. — Когда вышли от вас, то сопровождал очень плохой конвой. В Тифлисе посадили в карцер. Такого мучения я в жизни не видал. После большого скандала выпустили. От Тифлиса солдаты были хорошие. В Харагоули меня встретили родные, передачу получил. Должен сказать, что хуже этапа ничего нет!"

Из Кутаиса по недоразумению или в силу высших государственных интересов Серго вместо Сухума направили в Батум. Забеспокоилась Тифлисская судебная палата. Председатель 2-го уголовного департамента обратился лично к

"Г. Военному губернатору Батумской области.

Судебная палата имеет честь просить распоряжения вашего превосходительства о немедленном переводе в Сухумскую тюрьму содержащегося в Батумской тюрьме подсудимого Григория Орджоникидзе, обвиняемого в государственных преступлениях. Дело названного подсудимого назначено к слушанию в гор. Сухуме в выездной сессии особого присутствия судебной палаты. Председатель Д-та Левицкий".

В середине октября Серго посадили в трюм грузового парохода. Через двое суток он оказался в хорошо знакомой Сухумской тюрьме.

"Осудили на один год крепости, — сообщил Серго родным. — По малолетству сократили на 1/3. И этим вся комедия закончилась…"

А скитания по тюрьмам и этапам продолжались. После Сухума — губернская тюрьма в Кутаисе. В ней Серго провел ноябрь, декабрь, встретил новый 1909 год. И лишь когда в древний город на скалистых берегах Риона пришла ранняя весна, Орджоникидзе отправили в суровую зиму Восточной Сибири. Под звон кандалов, от тюрьмы к тюрьме! Один начальник этапа принял арестанта, другой сдал. Принял, сдал… Карцер есть всюду — от отрогов Кавказа до Приангарской тайги. Серго пообвык!

Енисейский губернатор взял во внимание весьма дурной характер ссыльного Григория Орджоникидзе и приказал водворить его на бессрочное жительство в деревушку с игривым названием Потоскуй. Слева — стан Погорюй, справа заимка Покукуй.

Первую неделю после выхода из Красноярска вся большая партия ссыльных шла по Енисейскому тракту. Ночевала в казематах, выстроенных на этапах.

В начале апреля мало тревоженная тайга расступилась. Серго увидел скованную льдом Ангару. Без помех переправились на правый берег. К вечеру седьмого числа Орджоникидзе "водворили" в Потоскуй. Три черные крестьянские избы с одной стороны просеки, четыре — с другой.

Привыкать Серго не собирался, а подумать о хлебе, об источнике существования надо было. У околицы он срубил подходящее дерево, ободрал, выдолбил в широком стволе колоду — нечто среднее между пирогой индейца и южнорусской душегубкой. Свой челн — это уже серьезное дело. И рыбачишь, где больше по душе, и рекогносцировку местности производишь невзначай.

Огляделся Серго и, не утруждая губернатора, не беспокоя казачьего сотника, командовавшего охраной ссыльных, тихонько перебрался из Потоскуя в деревню Мотыгино. Там жителей побольше, заработок предвиделся — богатым мужикам требовался пастух, и до торгового села Рыбного всего двенадцать верст по Ангаре. В Рыбном две лавки, церковь, не слишком привлекавшие Серго, и очень нужная почта. По воскресеньям на почту со всей округи приплывают на своих колодах ссыльные. Вот и случай, не возбуждая лишних подозрений казаков, познакомиться с нужными людьми.

— Хорошо бы всем нам собраться, поговорить, душу отвести, — предложил Серго одному, другому новому товарищу.

— В воскресенье, говорите, после почты… (дальше заканчивал уж каждый по-своему, часто в зависимости от срока пребывания в ссылке).

— Благодарствую, обязательно буду!

— А? Отчего же, можно.

— Вы считаете, это безопасно, да?

— Гм. Любопытно. Ну, была не была!

Всех их не так много — тридцать пять — сорок человек. Очень разных и по нынешним стремлениям и по прошлой жизни. По политическим взглядам — большевики, меньшевики, эсеры, анархисты, польские, латышские и еврейские националисты. Были люди безнадежно разочарованные, полностью смирившиеся, ничего хорошего уже не ждавшие. Были колеблющиеся, слишком давно вырванные из активной жизни. Теперь, если налетит свежий ветер, искра, прикрытая их нетвердой рукой, может и совсем угаснуть, а может и разгореться славным костром.