Ордынская броня Александра Невского - [199]

Через час князь Александр отпустил именитых новгородских мужей, служанку Неле и, усадив гостью за стол, налил ей небольшую чашу терпкого итальянского вина. Угощая сладостями, стал расспрашивать об Оденпе. Сам сел рядом, Ратмир же — напротив, через стол. Они выпили немного. Помянули покойного князя Феодора. И долго говорили потом. Князя интересовало и то, как жили русские в Медвежьей Голове, и то, каковы у них отношения с немцами, и то, как ведет себя с подданными Герпольт-Ярослав. Затем спросил о рыжеволосом сыновце покойного тиуна Якима, верно ли, что он у Герпольта и немцев в большой чести. Неле подтвердила правдивость этих известий. Князь нахмурился. Затем вдруг попросил ее подробнее рассказать о той свадьбе в русском храме Оденпе более года назад, когда она встретила Ратмира. Неле удивила эта просьба, но она вспомнила, что князь ведь тоже недавно женат, улыбнулась, поздравив его, и стала рассказывать. Особенно интересовало князя Александра, знает ли Неле жениха и родню невесты. Та отвечала, что не знает, но несколько раз видела этих людей в замке, в соборе в окружении Герпольта и думает, что они принадлежат к самым знатным русским, живущим в городе. Александр спросил, хороша ли собой была невеста, и побледнел ликом. Неле не сразу заметила это и отвечала, что очень хороша, хотя была бледна, наверное, от волнения. И тут, немного подумав, добавила, что, видимо, молодые сильно любят друг друга. Ибо она заметила, что невеста понесла дитя еще до свадьбы. Лишь после этих слов рассказчица увидела, как краска ударила в лицо князю, и пожалела о том, что сказала. Скрипнув зубами, Александр пристально посмотрел на Ратмира, но тот не отвел глаз, а только кивнул головой в подтверждение этих слов. Вслед за этим князь опустил голову. Наступило молчание, и разговор незаметно прекратился сам собой. Они еще выпили вина. Вскоре князь отпустил Неле, прося ее остаться на Городище и обещая найти ей занятие, достойное женщины ее положения и обещая хорошую плату. Сам же остался с Ратмиром.

Через день Неле попросили принять на себя обязанности ключницы, и она, хорошо зная арифметику, русское, немецкое письмо и латынь, взялась за дело. Под ее присмотром оказались все амбары, погреба и поварня. Давно забытая, но с юных лет известная и как-то обостренная большими, нелегкими переживаниями и чувствами жизнь в России вдруг стала понятна и близка ей здесь, в Новгороде. Да она скучала по Анхен и отцу, но знала, что скоро напишет и пошлет им письмо через какого-нибудь купца. Но мысли об Иоанне и желание отыскать его след постепенно стали в ней утихать. Где-то в душе она смирилась с тем, что ей сейчас посылала судьба. Она собиралась съездить в Юрьев монастырь, но пока не находила в себе для этого сил, откладывала эту поездку и все просила у Христа прощения за свою вину перед покойным любимым человеком. Наконец она решилась съездить для начала в кафедральный новгородский собор Святой Софии и послушать там проповедь уважаемого и чтимого новгородцами владыки Спиридония.

И вот теперь она стояла и молилась в соборном храме и вдруг увидела, что на нее с любопытством и некоторым удивлением взирает уже немолодой, но интересный рыцарь из княжеского двора, которого она уже ранее видела на Городище. Она никогда в юности не встречала его здесь. О том, что он воин с юных лет, ярко свидетельствовал старый шрам, пересекавший его лицо. Небольшие смелые серые глаза внимательно смотрели на нее, и в них отражалось то, что он тонко чувствует женщин и интересуется ими. Он был по-своему благороден, и, верно, умен. Ранняя лысина открывала мощный высокий лоб. Пряди русых волос с сединой, светлые усы, серебро седины в темной бороде, подчеркивали в нем породу, опытность и мужественность. Когда он, поставив свечи перед иконами, развернулся к ней лицом, посмотрел в глаза, слегка покраснел и поклонился, то все это запало ей в сердце. Она тотчас ответила ему поклоном. Но затем отвернулась от него и, более не взглянув в его сторону, продолжала молиться.

* * *

Над заснеженной долиной Днепра в морозной дымке сияло яркое февральское солнце. Был полдень. Над левым низменным берегом реки, покрытым сотнями юрт и кибиток курились дымы тысячи костров. Десять тысяч воинов монгольской державы, пришедших сюда под рукой хана Менгу, встали станом почти напротив Киевских высот у Песочного городка. Хан, въехав на невысокий пригорок, в окружении своих нукеров и тысячников, с вожделением и любопытством взирал на древнюю столицу Руси, как взирает небогатый, но полный надежд молодой человек, на сказочно богатую и красивую незамужнюю женщину или вдову. В ярких лучах зимнего солнца сияли золотом и серебром многочисленные купола и главы соборов, словно парившие над городом и озарявшие его отраженным солнечным светом. Казалось, тысячи солнц светились над городом. Всеми цветами радуги сияли стены храмов. Бесчисленные городские строения с причудливыми, островерхими формами кровель грудились вокруг них. Великолепные строения были гармонично размещены на горах, их спусках и подъемах, в долинах малых рек. Крепкие стены с величественными воротными вежами окружали Киев несколькими поясами. И весь этот сказочный город в небесной голубизне вознесся над долиной Днепра на высоте птичьего полета и даже выше. Озирая град, Менгу причмокивал, предвкушая удовольствие, покачивал головой, улыбался, щурил раскосые глаза в ярком свете солнечных лучей. Он ожидал возвращения посольства. Послы уехали еще вчера и, видимо, вели долгие переговоры с князем Михаилом. Хан предлагал князю и гражанам открыть ворота и выплатить дань в размере одной десятой части всех богатств, которыми владели киевляне. За это он обещал сохранить Киев и оборонять его от всех врагов. Ответа не было, но хан ждал ежечасно.