Орден полярной звезды - [5]

Слухи эти, скорее всего, понравились главному надзирателю, который в хорошем расположении духа посетил ученого.

— Как долго мы с вами не виделись? Лет 11, а то и все 12, целый солнечный цикл! Слышал про ваш салют в нашу честь, похвально! Со мной даже советовались, не привлечь ли к этой огневой подготовке нашего атомиста, но что-то ему в саркофаг не смогли достучаться. Я всегда считал ученых чудаками, одни спешат пустить цветную пыль в глаза, другие прячутся и скрывают от народа свои достижения!

— Чудаки, чудаки, а как иначе, кому еще в голову придет то, что приходит им в голову вот они и держат все подольше у себя в голове, а то ведь что можно в ответ услышать, — мысль изреченная есть ложь, а дело, выставленное напоказ, тем более, — заступился за своего коллегу Основатель, а сам вспомнил слова атомщика, сказанные недавно на прогулке: «Эх, взорвал бы всю эту тюрьму, да боюсь, разнесет и все остальное!» — «А это уже возможно технически?» — спросил его тогда же Основатель шепотом, оглядываясь на остальных прогуливающихся, среди которых где-то ковылял акустик, работающий в области усиления слуха вплоть до улавливания писка мысли. «Технически возможно, атомов полно вокруг, но громоздко, — прошипел в ответ атомщик, — с атомным зарядом все ясно, но пока взрыватель получается в десять раз больше. Вот и мы тут ходим по кругу, как атомы ло орбите… Если бы нам соответствующее ядро, да скорость побольше… Есть еще одна мысль, как бы она на свежем воздухе не пропала… Мне кажется, что атом, как и каторжник в своей робе, полосат, а следовательно, — несвободен… А если наоборот, если каторжник из состояния частицы воспользуется своей полосатой одеждой и перейдет в волновое состояние… Надо все это додумать в саркофаге…»

Основатель представил себе, что будет, когда эти идеи выйдут за пределы саркофага, за пределы тюрьмы и овладеют массами, но голос надзирателя вернул его к мрачной действительности:

— А я все хотел вам показать еще один наш саркофаг. Пройдемте-ка по нашей тюрьме! — Он звякнул ключами.

Как он это произнес: по нашей тюрьме — любовно, как будто по родной стране, — мелькнуло в голове ученого и тут же утонуло во тьме его старых мыслей.

Они вошли в полутемную прохладную камеру, похожую на рентгеновский кабинет, где немудрено столкнуться с собственным скелетом. У освещенной фиолетовым светом стены стоял стеклянный гроб, в котором лежал в глубоко задумчивой позе лысый человек с редкими усами, одна рука на груди была сжата в кулак, как будто в нем была зажата последняя копейка. Нижняя половина тела терялась в темноте, отчего казалось, что это великан с бесконечными ногами.

— Кто это? — содрогнулся ученый.

— Это, если можно так сказать, наш заключенный номер один. Его заслуга в том, что ради него и была создана вся тюрьма. Это, несомненно, выдающееся достижение. Но не главное. Обратите внимание, как он хорошо выглядит!

— Он мертв? — в ужасе взирая на мумию, спросил ученый.

— В том-то и дело, что жив.

Заметив, что ученому, больше имевшему дело с сухими схемами, а не с живой жизнью, стало явно не по себе, надзиратель поспешил вывести его отсюда под предлогом, что здесь нельзя курить.

Уже в своей камере Основатель, как в полусне, различал смешанные с табачным дымом слова, дым давал им невечную синюю ускользающую плоть.

— Это у вас очень хорошая идея — дать народу надежду на вечность посредством далекого космоса. Вы же предсказывали нашему народу, что он заработает себе бессмертие, а затем начнет воскрешать и другие народы, уже сошедшие с исторической арены. А чтобы не началась война за передел мира между воскресшими народами, им с вашей легкой руки будет предоставлено дополнительное космическое пространство со всеми удобствами. За тридевять земель! Правы были предки, когда рассказывали сказки. Отдельный космос для гуннов, свой космос для сарматов и скифов, главное, чтобы они и там не сталкивались, а в крайнем случае — торговали. Вот мы вам сейчас не просто так еще один саркофаг показали. Нам надо, чтобы вы и ему достойное место подыскали. Созвездие Льва, или там Кентавра, вам виднее. Но вы уж не тяните долго, вы не думайте, мол, уж он-то и так доживет-дотянет. Мы, конечно, можем гордиться нашими успехами в области бальзамирования. Кстати, вы заметили?

Надзиратель так пыхнул трубкой в его сторону, что он закашлялся от чужого едкого дыма, но сквозь кольца его наконец увидел, на что ему указывают.

— Заметили? Сапоги! Видите, как блестят! Ночное небо, Млечный Путь! Это наши бальзамировщики создали такую уникальную ваксу для моих сапог; теперь даже если подметки сносятся, голенища все равно сиять будут! Ну, заговорился я с вами. Пора.

И он ушел, оставив ученого размышлять о блеске и бессмертии вселенной.

Шли годы, чертежи становились приборами, приборы уносили на так называемые полевые испытания и не всегда возвращали. Росли ученики, самые способные из них сами заводили учеников, менее способные сами собой отсеивались, возможно, даже выходили на свободу.

Неоднократно ему доверительно сообщали о поимке шпионов, засланных в тюрьму только для того, чтобы выкрасть его секреты. Ведь видимый космос пока еще не принадлежал никому, что противоречило священному принципу частной собственности. Бумага для всех его работ выдавалась с грифом «совершенно секретно» и заранее была пронумерована, но даже названия просачивались за положенные пределы, эти названия уже настораживали и пугали: «Завоевание источников света без помощи тягловых животных»; «Овладение безвоздушным пространством негеометрическими методами; «Вытеснение вакуума из мест довольно отдаленных» и т. д.