— Договариваться вам как — то надо с князем Владимиром Смоленским. Чай за ним ныне не только Смоленск, но и Новгород с Полоцком и Волынью. Силища ратная у него скопилась поболее нашей! А то, как бы не вышло так, что и мы все сгинем, и землю нашу от разорения не защитим.
— Вам что, бояре, не ясно сказано было, — взъярился младший сын великого князя Мстислав, — смолянин такие условия выставил, чтобы мы и не помыслили их принять и о помощи просить. А если мы согласимся с его грамоткой, то он над нами посмеётся как над юродивыми, покрутит пальцем у виска, и откажет. Опозорить род нашего Гнезда хотите, скоморохами нас выставить?
— Но если всё же …, — не сдавался Данислав, при молчаливом одобрении своих коллег.
— Святой отче, чего воды в рот набрал? — Ярослав Всеволодич, желая заткнуть начавших раздражать его бояр, решил обратить всеобщее внимание на молчавшего до того седобородого епископа. Ведь, насколько знал Переяславльский князь, епископ Владимирский и Суздальский Митрофан не раз прилюдно клял смоленского узурпатора, уж он — то точно охолонёт раздухарившихся бояр. Владыка же, заметив, что все взгляды устремлены на него, обхватив двумя руками крест, висящий на животе, и чуть дребезжащим голосом ответил.
— Не устоим мы противу силы диаволой, ибо мало в нас веры. А потому, дети мои, надо добро церковное и христианские святыни, а тако же отцов церкви православной от поганых спасать, и пока есть возможность свозить их в те же Новгород или Смоленск, Бог даст, выдохнутся нехристи, так далече не дойдут.
Ярослав Всеволодич услышав слова епископа, загоготал, как стоялый жеребец. Хотел было за меч схватиться, пошарив рукой и не найдя его на привычном месте, в очередной раз сплюнув, обозвал епископа церковной крысой, и демонстративно от него отвернулся, обратившись к брату.
— Гони ты отседова этого аспида! Добро своё, да поповские хари в ризы златые разодетые, он спасать надумал у смоленской собаки! Не Митрофан ли, ещё недавно, Владимира Смоленского не иначе как братоубивцем Каином именовал и Антихристом? А как монголы за жопу схватили — то Каин, иудово семя, у тебя сразу в Христоспасителя обратился!
Епископ, насупившись, молчал. Слово взял великий князь Владимиро — Суздальский.
— Я, братия, согласен пред Владимиром на колени встать, и дружины все свои под его руку отдать, — слова Юрия Всеволодича прозвучали как гром среди ясного неба, — лишь бы он беду от земли нашей отвёл. Но боюсь, не будет ныне с того толка. На нас обрушилось 12 туменов, в каждом по 10 тыс. всадников, разделились они на три «руки». Две «руки» взяли Рязань, ныне, верно, Москву разоряют, несколько тысяч идёт востока, по Волге, сейчас они, верно уж под Нижним Новгородом. А третья рука в степях сторожит. Да такую силищу сам Диавол не остановит!
Потрясённые услышанным, все молчали. Никто из присутствующих не предполагал, что монголов окажется ТАК много.
— А не лжу ли голимую они говорят, уж очень большое у Батыя войско выходит, — с сомнением почесав подбородок, спросил отца Всеволод.
— Татарского тысяцкого полонили и допрашивали. У моих заплечных дел мастеров лжу говорить не получится. Полоняник даже имена всех туменных ханов назвал, они у меня записаны, да что толку их перечислять? Погибель всей земле Русской нагрянула …
— Не верю я, — не сдавался Ярослав Всеволодич, — они, нехристи и считать, поди, правильно не умеют.
— С чем ты споришь, брате, — сказал Юрий Всеволодич голосом, в коем чуть ли не предсмертная тоска послышалась. — Ведь не хуже меня вы все знаете, что почти все Восходние страны монголами захвачены. Сами мне рассказывали, что половцы, в первых рядах у монголов дерутся. А они, ещё раз повторяю, половину Мира уже захватили, и сколько народов они себе, подобно половцам, на службу поставили? Так что, всё один к одному сходится, не врёт басурманский тысяцкий.
Все присутствующие сбледнули лицом, даже бояре перестали на лавках шевелиться.
— Что замолкли, говоруны? — продолжал вещать замогильным голосом Юрий Всеволодич. — На Владимир надвигается Орда втрое большая, чем число живущих в столице, про соотношение ордынских и наших воев я лучше умолчу.
Никто не реагировал на слова Юрия Всеволодича. Даже непоседливый Переяславльский князь замер, рухнувши на лавку каменным изваянием.
— Ну, так что мы ответим князю — государю али самозванцу Владимиру? Как большинство на нашем княжеском вече решит, так и будет! — Юрий Всеволодич громко хлопнул ладонями об свои коленки. — Ну, смелее, говорите по одному! Просим помощи и отдаём свои дружины Владимиру или одни, без смолян, костьми ложимся, смертный бой приняв?! А может, куда от напасти бежать удумали. Ну, смелее, жду …
В покоях установилась гнетущая тишина. На плечи князей давила громадная ответственность.
И тут, как в сказке, скрипнула дверь, на пороге стоял живой князь Александр Ярославич, собственной персоной. Епископ Митрофан его издали даже перекрестил, приняв князя за приведение. Первым вышел из ступора Ярослав Всеволодич, кинувшись обнимать сына. Примеру Переяславльского князя последовали остальные князья, а бояре, пользуясь возникшей сумятицей, принялись шёпотом промеж себя обсуждать, куда лучше сбежать от надвигающихся монголов — в Смоленск, Новгород или может лучше сразу на Волынь с Галичем.
