Орбинавты - [153]

— Ты хочешь жить там? — спросил Алонсо.

— Почему бы и нет? Раньше мне это казалось несбыточной мечтой. Но теперь я точно знаю, что многое кажется нам невозможным только потому, что мы не догадываемся о своих истинных возможностях.

— Во Флоренцию сейчас нельзя, — рассудительно сказал Алонсо. — Они сжигают там произведения искусства, наслушавшись проповедей Савонаролы, который уже стал фактическим правителем республики. Сам Боттичелли умудрился подпасть под его влияние и уничтожить какие-то свои работы. Хорошо, что друзья увезли большую часть его шедевров подальше от Флоренции.

Росарио вздохнула:

— Да, я слышала. Но ведь это безумие когда-нибудь кончится. И тогда мы переедем во Флоренцию. А сначала поживем в Риме. Только все это — после возвращения Мануэля.

На следующий день Алонсо опять пропадал в библиотеке, а Росарио занималась с Пепе хозяйственными делами. Правда, длинные разъяснения добросовестного управляющего она слушала вполуха. Мысли ее витали далеко.

В последнее время, раздумывая о рукописи «Свет в оазисе», Росарио все больше склонялась к предположению, что этот текст либо является компиляцией из не связанных друг с другом фрагментов, либо с самого начала был посвящен различным темам. Как бы то ни было, Росарио была почти уверена, что из способностей мастера-сновидца невозможно развить дар орбинавта.

Доказательством тому служили, как ей казалось, два факта: Алонсо, так же как его деду и матери, никак не удавалось научиться влиять мыслью на явь, а ей, Росарио, хоть как-то воздействовать на сюжет снов. Это были различные искусства.

Отсюда следовала тщетность надежды Алонсо стать орбинавтом с помощью опытов по управлению сновидениями, что, впрочем, нисколько не умаляло в глазах Росарио его достижений в том, что касалось управления снами. Она считала их не меньшим чудом, чем свой дар. Ей хотелось верить, что мастерство сновидца тоже приводит к омоложению, но в глубине души Росарио понимала: если уж речь идет о действиях во сне, то в лучшем случае оно и омолаживать может только во сне.

Ночью Росарио спросила:

— Как ты мог влюбиться в женщину, чей сын старше тебя? Ведь ты же тогда не знал, что я стану молодой? Как такое вообще возможно?

— Для меня ты всегда была самой красивой и желанной, независимо от возраста, — Алонсо смотрел на нее очень серьезно. — Как бы высокопарно ни звучали эти слова, это чистая правда, которая и мне самому не давала покоя. Это была ужасная мука: безуспешно бороться с чувством, думая, что мы никогда не сможем быть вместе.

— Ты самый настоящий чародей, Аладдин, — благодарно проговорила Росарио, чувствуя, как к горлу подступает комок. — Ты омолодил меня своей любовью…

Они лежали молча, прислушиваясь к звукам ночи. За окном шелестела листва, потом заиграло тихое рондо дождя. В груди Росарио мерно стучало сердце.

— Я в тебя влюблен с апреля тысяча четыреста девяносто первого года, — сказал вдруг Алонсо.

Росарио повернулась на левый бок, удивленно уставившись на него.

— Ты была моей «прекрасной дамой из медальона», — объяснил Алонсо. — Еще я называл тебя «девушкой из медальона».

— Из медальона? Ты, вероятно, имеешь в виду крошечный портрет, который написал художник во Флоренции, — догадалась Росарио. — Мануэль показал его тебе?

— Нет, Мануэль лежал тогда без сознания в доме дяди Хосе. Матильда, моя двоюродная сестра, потащила меня в комнату, чтобы я полюбовался на спасенного мною рыцаря, который показался ей писаным красавцем. В комнате она бесцеремонно открыла медальон на его груди, и мы оба увидели этот портрет. Я, конечно, не должен был смотреть, но не устоял перед любопытством. Мы тогда решили, что это возлюбленная Мануэля.

— И ты посмел влюбиться в возлюбленную своего друга? — рассмеялась Росарио.

Она чувствовала, что тает, когда он глядел на нее с таким нескрываемым любованием.

— Мы еще не были друзьями, — сказал Алонсо и коснулся губами ее руки. — Да я и не особенно хотел влюбляться. Но ничего не мог с собой поделать. Стоило мне хоть чуть-чуть подзабыть твои черты, как я начинал видеть тебя во сне и тут же снова вспоминал. Так продолжалось до самой нашей встречи. Два года, царевна Будур… Вдумайся в это: ты мне снилась в течение двух лет!

— Невероятно! — Росарио уткнулась ему в плечо, теперь уже откровенно отирая глаза от выступивших слез. — Ты никогда мне раньше этого не говорил. Значит, я твоя девушка из медальона?

— Незадолго перед тем, как я рассказал тебе про орбинавтов, мне приснился очень яркий сон, после которого я и открыл вторую память. В этом сне ты, как сорокапятилетняя мать моего друга, сражалась с юной девушкой из медальона, после чего вы слились воедино. Мог ли я подумать, что этот сон окажется вещим?

Весь день после этого Росарио ходила окрыленной, чувствуя себя таинственной, прекрасной «дамой из медальона».

Ночью же у них впервые произошло нечто вроде размолвки.

Росарио высказала свое любопытство относительного того, как Алонсо удалось стать таким искусным любовником.

— У тебя было много женщин до меня? Где ты научился так ублажать женщину?

— Нет, много не было. Меня всему научила одна-единственная женщина, но уж она-то знает о любовной науке все, что только возможно.