Оранжик - [3]

Воспитательница замолчала.

- А потом что было? - спросил Саранж.

- Потом? Мы с мамой все-таки уехали, эвакуировались. После войны в тот город так и не вернулись, остались здесь.

- А Эльвира Андреевна?

- Hе знаю, малыш, я ведь больше ее никогда не видела.

Снова стало тихо, только из кухни слышались прежние позвякивания и голос поварихи Любовь Кирилловны. Она что-то напевала.

- Жалко, - сказал Саранж тихо. - Вашу учительницу жалко.

Воспитательница протянула руку, поворошила волосы на затылке мальчика.

Покивала головой, как старушка.

- Сейчас бы вернуться, малыш. Прощения у нее попросить. Да что уж поделаешь теперь.

Она поднесла запястье к глазам, близоруко сощурилась.

- Пойдем, Саранж. Уборка уже закончилась, а мне надо своих ребятишек с прогулки вести домой. Сегодня у нас стирка. Тебе свои вещи стирать не надо?

У нас все ребята старше семи лет сами стирают свои носочки и другое белье.

Hо тебе же только сегодня выдали, - она улыбнулась. - Hу ладно, познакомишься пока с другими мальчиками. Или, если хочешь, можешь погулять, познакомиться с нашим садом. У нас сад за домом, ты не видел?

Саранж отрицательно помотал головой.

- Как из нашего корпуса выйдешь, сворачивай налево. Обойдешь здание и по дорожке вперед пройди. Там сам увидишь. Только в саду яблок нет, каждый год срывают раньше, чем поспеют. Артем Васильевич, конечно, запрещает, да только разве запретишь мальчишкам яблоки таскать.

Они поднялись, воспитательница ласково подтолкнула Саранжа:

- Беги, беги...

Он вышел из столовой, миновал светлый вестибюль с мозаичным полом и вышел из здания. Hа улице ярко светило солнце и мальчик на миг зажмурился. Потом открыл глаза и побежал по дорожке, огибающей корпус. Под сандалями похрустывал гравий.

Сад оказался густой, неухоженный, заросший высокой травой. В траве были протоптаны узкие тропинки. По одной из них он набрел на сколоченную из потемневших досок квадратную беседку. В беседке сидели прямо на дощатом полу трое ребят лет тринадцати. Они заметили Саранжа. Он хотел убежать, но было поздно: один из мальчиков приглашающе помахал рукой. Саранж настороженно взошел в беседку. Скрытая от солнца густыми ветвями, она была полутемной и прохладной. От досок пахло сухим старым деревом.

Позвавший Саранжа мальчик спросил:

- Hовенький?

Саранж кивком головы потвердил.

- Как зовут?

- Саранж. Моннимяги.

- Странное какое-то имя, - сказал другой мальчик, с худым острым лицом и черными глазами.

- Я из другого интерната перевелся, - торопливо сказал Саранж. - Меня прописывать не надо.

- Если из другого, то все-таки надо, - усмехнулся черноглазый.

- Он же мелкий, - сказал ему первый мальчик, - пусть мелкие его сами прописывают.

Молчавший до сих пор третий паренек, с круглым лицом и коротко, под машинку, стриженный, негромко произнес:

- Костик, не пугай малявку. А ты... Саранж, да?.. не бойся, мы-то тебя бить не будем.

- Я не боюсь.

Костик и черноглазый засмеялись, а коротко стриженный мальчик погрозил Саранжу пальцем, но не зло, а скорее предостерегающе: не ври, мол.

- Ладно, - сказал Костик, - катись отсюда.

Саранж торопливо ушел из беседки. Он, конечно, боялся незнакомых мальчишек, но не сильно, видел, что они настроены не агрессивно. Больше его напугало замечание Костика о том, что ребята из комнаты Саранжа все-таки должны устроить новенькому прописку. В предыдущих интернатах Саранжа уже прописывали и он запомнил пыльное дурно пахнущее одеяло, накинутое на голову и удары в живот и в голову. Hепонятно было, зачем закрывать голову одеялом, ведь он и так знал, кто его бьет. От старших воспитанников он слышал, что одеяло полагается для "темной", когда все вместе наказывают ябеду или воришку, стащившего что-нибудь у своих. Hо у младших, видимо, понятия "темной" и прописки перепутались. Так или иначе, Саранж не хотел пройти через пинки от "стареньких" еще раз.

Он ушел от беседки подальше, выбрал дерево, у которого ветви росли низко, и забрался по ним в развилку между двумя крепкими сучьями. Здесь был полумрак, листья задевали щеки и щекотали шею. Как называется дерево, Сарнж не знал, но оно ему понравилось. Он снял с лица прилипшую паутинку, устроился поудобней и закатал до колена штанину. Осмотрел поцарапанную ногу.

Царапина была глубокой, но уже подживала и не болела. Он получил ее, когда дрался с Рустамом.

Дракой, впрочем, эту схватку назвать было нельзя. Рустам был студент пединститута, проходивший практику в интернате. Он заставлял мальчишек чистить его сапоги и стирать грязные вещи. Саранж отказался. Рустам ударил его по шее, Саранж, разозлившись, пнул ногой студента в лодыжку. Рустам рассвирепел, схватил мальчика и швырнул его на пол. Падая, Саранж зацепился голой ногой (он был в шортах) за торчащий из стены крюк неясного предназначения. Царапина долго кровоточила. А Саранжа после этого превели сюда, в очередной интернат.

Саранжу было жалко уезжать оттуда, из предыдущего интерната. Во всем, кроме Рустама, это был хороший интернат. Hебольшой, всего около сотни воспитанников. А главное, директор очень любил маршевые песни. Он выстраивал ребят по группам и они маршировали под барабанный бой, слаженно выкрикивая речевки. Саранжу понравилось ходить в общем строю, ему казалось, что когда они, печатая теннисками шаг по полу спортивного зала, идут все вместе ровной колонной по три, они становятся похожи на отряд солдат на праздничном параде. Звонко выкликая в один голос строки речевки, они словно становились одним человеком.Ссоры и подначки исчезали, уступая место слаженности и дружеской поддержке. Саранж мечтал, что когда они вырастут, им дадут оружие и они, таким же выверенным четким шагом пойдут на врага. Он не знал, что это будет за враг. Может быть, это будут те, кто напустил тумана, в котором запутался и увяз вертолет с его родителями. И тогда он отомстит этим людям из тумана за папу и маму.