Оранжевый для савана - [10]

— Теперь послушай меня...

— И я тоже хочу принять в этом участие, Трев.

— Так вот, я не собираюсь...

— Первое, что нам нужно сделать, это поставить его на ноги и вытянуть из него всю информацию, какую только удастся.

— А как же твои еженедельные телевизионные передачи?

— Я уже опережаю график на две передачи и могу съездить туда, чтобы отснять за день еще три. Трев, они ему ни гроша не оставили. Это какие-то там земельные махинации. Где-то под Неаполем.

— Может, ближе к осени...

— Тревис!

* * *

В следующую субботу после полудня «Дутый Флэш» уже покачивался на двух якорях во Флоридском заливе, в трех километрах от Кендл-Ки, с полными кладовыми и пятьюстами галлонами пресной воды в баках. Время от времени я пытался в той или иной степени сделать свой старый плавучий дом еще более независимым от береговых служб. За исключением того времени, когда мы находились дома, в Бахья-Мар, я предпочитал избегать заполненных судами стоянок. У меня под палубой целый отсек забит мощными аккумуляторами. Можно простоять на якоре четыре дня, прежде чем они начнут садиться. Когда аккумуляторы подсядут, их хватает еще для того, чтобы завести генератор, и с его помощью снова зарядить за шесть часов. Иногда, если я оказываюсь столь невнимательным, что аккумуляторы садятся окончательно, приходится запускать десятикиловаттный газовый генератор, чтобы включить электрический. Когда я стою на якоре, то перевожу все электрооборудование на напряжение в 32 вольта. Кондиционеры не могут работать от аккумуляторов, но их можно подключить к газовому генератору. Так что в этом случае приходится выбирать наименьшее из двух зол — или жара или шум от генератора.

Солнце клонилось к Гавайям. Бриз был силен и корпус потрескивал, как поджаривающаяся лепешка. Я растянулся на верхней палубе. Надломленная линия пеликанов двигалась вдоль берега в сторону родного птичьего базара. То, что мне удалось пока узнать от Артура, выглядело малообещающим. Но я успокаивал себя мыслью о том, что пока мы будет приводить его в форму, можно позволить себе кое-что из запланированного и полезного. Я питался сыром, мясом и салатом. Никакой выпивки. Никаких сигарет. Только одна старая добрая трубка, набитая «Черным взглядом», в часы заката. Уж без этого — никак.

Каждый мускул был растянут и болел так, словно все тело было в синяках и язвах. Мы стали на якорь сегодня утром. Пару часов я провел в маске и ластах, сбивая и соскабливая зеленые подтеки и ржавчину с корпуса. После обеда я улегся на верхней палубе, зацепившись большими пальцами за перила и сделал серий десять упражнений, приседая и снова опускаясь на палубу. Чуки поймала меня за этим занятием и уговорила начать уроки гимнастики, которые она разработала для своих танцовщиц. Одно из упражнений было просто пыткой. Она-то его выполняла без малейших усилий. Нужно поднять левую ногу, взяться правой рукой за колено и попрыгать вот так на одной ноге через веревочку, вперед-назад; поменяв руку и колено, проделать все то же на другой ноге. Потом мы плавали. Я мог бы выиграть заплыв. Но при плавании наперегонки у нее была отвратительная привычка медленно опускать голову в воду, а потом медленно выныривать, и еще более гнусная привычка одаривать меня, хрипящего и пыхтящего, безмятежной улыбкой.

Услышав шум, я обернулся и увидел, как Чуки поднимается по лестнице ко мне на верхнюю палубу. Вид у нее был озабоченный. Она села рядом, положив ногу на ногу. В старом, вылинявшем розовом купальнике, со спутанными солеными волосами, ненакрашенная, Чуки выглядела божественно.

— Он чувствует некоторую слабость и головокружение, — сказала она. — По-моему, я его на солнце передержала. Оно все силы вытягивает. Я ему дала соляную таблетку, а его от нее тошнит.

— Хочешь, чтобы я пошел на него взглянуть?

— Не сейчас. Он пытается заснуть. Макги, он бывает так чертовски благодарен за каждую мелочь. И у меня просто сердце разрывалось, когда я увидела его в плавках — он был такой жалкий и костлявый.

— Если Артур будет съедать по несколько обедов в день, как сегодня, такое состояние долго не продлится.

Она рассматривала розовую царапину на округлой коричневой голени.

— Тревис, с чего ты собираешься начать? Что нужно делать?

— Не имею ни малейшего понятия.

— Мы долго тут простоим?

— До тех пор, пока он не созреет для того, чтобы захотеть вернуться.

— Но почему Артур должен возвращаться? По-моему, он так этого боится.

— Потому что, милая моя девочка, Артур — это собрание моих справочных данных. Он не знает, что одна крохотная мелочь может оказаться неизмеримо важной, поэтому и не станет над ней задумываться и забудет упомянуть. А потом, когда я готов буду поднести запал, он сможет подсказать мне, где бикфордов шнур, а это то, что нельзя сделать, находясь в сотне километров от места будущего взрыва.

Она задумчиво поглядела на меня.

— Артур хочет бросить все это дело.

— Хорошо. Ради Бога.

— Черт тебя побери!

— Сладенькая моя, ты можешь взять хорошую, ласковую лошадку и пообрабатывать ее цепью. Может, ты и превратишь ее в убийцу. А может быть, окончательно сломаешь ее, чтобы она стала грудой дрожащего мяса. А вот удастся ли тебе потом превратить ее обратно в лошадь? Это от породы зависит. Иногда у тебя пропадет желание держать при себе жертву. Иногда, как теперь, у тебя возникает такое чувство, словно он тебе нужен. Без него я в это дело не сунусь. Так что ему придется позабыть про цепь. Ты должна сделать так, чтобы он снова выпрямился. И в этом деле больше ничего мне от тебя не надо.