Оранжевый абажур - [128]

Затем дежурный подошел к Корневу. Подчеркнуто сухо он объяснил ему, что Генеральный, вопреки ожиданию, согласился его принять. Посетителю, однако, следует помнить, что он явился к одному из самых занятых людей государства. И быть предельно кратким, не отнимать у него драгоценное время. Две-три минуты, не больше!

Корневу пришлось сделать над собой усилие, чтобы, после того как спало напряжение ожидания и страха, не плюхнуться обратно в кресло. Опасность, нависшая было над ним, миновала. А в том, что верховный прокурор согласился принять человека, минуя установленную здесь процедуру, был добрый знак. Он восстанавливал поколебавшуюся было уверенность Корнева в том, что на главных постах в Советском государстве находятся люди, чуждые зазнайству и бюрократизму, столь свойственных провинциальным чинушам. Даже этот охранитель двери своего шефа не так уж плох. Доложил ему, как обещал, о необычном посетителе. Сказал, конечно, что тот взволнован, обещает сообщить что-то чрезвычайное… Иначе почему бы Генеральный согласился этого посетителя принять?

Теперь, когда прием у верховного прокурора был ему обеспечен, Корнев уже не хотел, чтобы его вызвали особенно скоро. Прежнее напряженное стремление сменила робость. Та беспричинная робость, которая всегда возникает перед встречей с человеком, облеченным большой властью. И Корнев, облегченно вздыхая всякий раз, когда секретарь называл другую фамилию, самому себе объяснял это желанием получше внутренне отрепетировать предстоящую встречу. Он составил в уме, много раз меняя его редакцию, свое короткое и сжатое обращение к Генеральному, продумывал правила поведения, когда он войдет к нему в кабинет. И все-таки был застигнут врасплох, когда секретарь своим внятным голосом назвал его фамилию.

Возникшее замешательство, однако, почти сразу удалось подавить сознанием, что он явился сюда не как проситель, рассчитывающий на чью-то милость, а как человек, выполняющий высший гражданский долг.

* * *

За дверью, в глубине огромного кабинета, за большим, почти пустым письменным столом сидел человек, внимательный, как бы изучающий взгляд которого Корнев почувствовал сразу же, как только открыл дверь. Уже по внешнему виду незнакомого посетителя хозяин кабинета хотел, видимо, составить о нем некоторое представление. Вышинский смотрел чуть исподлобья, хотя нельзя сказать, что он делал это слишком прямолинейно, с невежливой откровенностью. Но и этого было достаточно, чтобы он оставил у вошедшего впечатление чего-то колючего и цепкого.

Верховный прокурор огромной страны не демонстрировал перед посетителем своей чрезвычайной занятости, как это часто делают вельможи неизмеримо меньшего ранга. Он не разговаривал по телефону, не пересматривал никаких бумаг и вообще не делал ничего, что могло бы послужить напоминанием о его загруженности.

Едва заметный кивок седеющей головы, подстриженной коротким ежиком, означал, по-видимому, и более чем сдержанное приветствие, и приглашение сесть. Когда посетитель робко опустился на край одного из двух кресел, стоявших перед столом, Вышинский чуть разжал тонкие сухие губы:

— Я вас слушаю.

Корнев много раз мысленно отрепетировал не только текст своего обращения, но и, так сказать, его тональность.

Излишняя патетика нижайшего донесения и грубость солдатского рапорта были отброшены, и он остановился на тоне краткого, делового сообщения. Но и этого не получилось. В горле все время застревал сухой комок, который с трудом приходилось оттуда выталкивать, а голос срывался и сипел, как заигранная пластинка. Голова, однако, оставалась достаточно ясной, чтобы не растерять заготовленные если не слова, то мысли, и Корнев сообщил внимательно слушавшему его генеральному прокурору, что в качестве прокурора по надзору за местами заключения в городе, где он работает, он установил факты нарушения социалистической законности со стороны местных органов госбезопасности при ведении теми дел о ка-эр преступлениях. А также нарушения правил содержания подследственных, арестованных по подозрению в совершении таких преступлений.

Деревянной была конструкция вступительной фразы, деревянным был и голос, которым она была произнесена. Однако седеющий человек по ту сторону стола не проявлял ни нетерпения, ни раздражения. Ободренный Корнев продолжал. Ему известен факт многократного избиения арестованного на допросах в следственном отделе областного Управления НКВД. Есть основания для уверенности в том, что такие избиения и другие незаконные методы следствия в этом управлении носят систематический характер. Косвенным доказательством этого может служить незаконное лишение арестованных, содержащихся в политических тюрьмах области, возможности обращаться с жалобами и заявлениями в надлежащие инстанции. Вот возможно единственное из заявлений, каким-то образом проникшее в областную прокуратуру из политического отделения Центральной городской тюрьмы. Факт его исключительности, материала, на котором написано это заявление и способ его написания говорят о многом…

Корнев положил перед Вышинским полоску картона, испещренную каракулями Степняка. Тот взял ее в руки, внимательно прочел и, положив обратно, сухо спросил: