Оранжевое лето - [16]

— А еще я не понимаю синусы! Только это уже не алгебра, а геометрия! Ты помнишь это?

— Это тригонометрия…

— Чего? Ты говори нормально, я это не понимаю.

— Я говорю, ты путаешь. Это тригонометрия.

— Мы такое еще не проходили. У нас это геометрия. Все, хватит меня запугивать. Ты еще про всякие там интегралы начни. Мы такое не проходим еще…

— Сам сказал — синусы. Могу и про интегралы.

— Не надо. У меня будет разрыв сердца. Ты мне хотя бы корни объясни…

И я объяснял. Весь учебник с первой страницы. Потому что, как оказалось, Дэмиэн совершенно ничего не помнит с самого первого примера. Настроение у него испортилось, как только мы сели за учебник. Мы сидели на ярко-красном ковре в сторожке, побросав рядом подушки и свалив стулья. Через час Дэмиэн с трудом уяснил, как делятся и возводятся в степень дроби, а я с тоской понял, что остановились мы пока только на десятой странице. Я помогал мальчишке продираться сквозь дебри дробей, чисел, минусов и плюсов, а Дэмиэн ругался, черкал в тетради, шипел и даже плакал.

— Ну не понимаю я это… не понимаю совсем. Тут одни противоречия! Только что этот корень был два, а теперь четыре!

— Да здесь же в другой степени, посмотри… Здесь просто корень, а тут степень. Ну не плачь, это просто… У нас ночь впереди еще.

— Да, ночь! — разозлился мальчик. — Хоть три ночи, а я не понимаю! А почему тут минус и минус не дают плюс?! Тут дают, а тут нет!

— Здесь же квадрат. А тут модуль…

— Квадрат, модуль, — пробормотал Дэмиэн и уткнулся в колени. — Не понимаю я, брось ты мне это объяснять…

Я закрыл учебник.

— Ладно, давай отдохнем, — сказал я и посмотрел в окно. Солнце уже садилось, и начинало темнеть. — Не плачь… Сейчас расскажу. Ты не настраивайся так. Это в самом деле просто.

Я отодвинул опрокинутую табуретку и обнял Дэмиэна. Я очень боялся это делать. Во-первых, это было до ужаса неловко, а во-вторых, взвинченный Дэмиэн мог вспылить и разнервничаться.

Но он вздохнул, прижался ко мне и успокоился. И мне тоже стало легко и так хорошо, как девять лет назад, когда был жив Дэм. Я никогда не обнимал его вот так, но чувствовал примерно то же самое.

Дэмиэн сидел вот так молча минут десять, прерывисто дыша от слез, пока не зазвонила трубка у него в кармане. Мальчик всхлипнул последний раз и достал телефон. Я отодвинулся и взял в руки учебник.

— Да? — сказал Дэмиэн.

— Дэм, привет… Это я, Райан…

— Я узнал. Да у меня же высвечивается твой номер.

— Так этот же новый… А что у тебя с голосом? Ты плакал? Что случилось?

— Все нормально. Я караоке пел и охрип маленько.

— Да? Ну ладно… Ты дома сейчас, да?

— Нет, я гуляю, — сказал мальчик. — Я возле речки с Эваном.

Дэмиэн даже не успел как следует сообразить, что если он только что пел караоке, то гулять сейчас вместе с Эваном возле реки просто не может. С языка сорвалось первое, что пришло в голову, но Райан, похоже, ничего не заметил.

— Вы не будете купаться, я надеюсь? Вода холодная! И потом, время! Ты посмотри, который час. Тебе домой пора.

"Вовсе нет, ничуть не холодная", — чуть не сказал Дэм, но вовремя одумался.

— Рано еще… Нет, что ты. Мы просто ходим. Собираем камушки для Гальера.

— Ясно… Ты не ходил к этому… как его? Ну, к этому? Кристиану?

Я оторвался от учебника. Разговор я прекрасно слышал, потому что сидел очень близко. Фразы долетали до меня так же, как и до Дэмиэна. Мальчик посмотрел на меня еще мокрыми глазами.

— Нет, не ходил.

— Не ходи, хорошо? Я все равно узнаю, если пойдешь.

— И что ты мне сделаешь? — разозлился мальчик.

— Дэм, ты меня понял? Не ходи.

Дэмиэн подумал немного, вздохнул и отключил телефон.

— Теперь Райан обо всем догадается…

— Неважно. Ему там некогда постоянно. Он домой приезжает и неделю спит. Чем он там занимается — не подозреваю. Похоже, что вагоны разгружает день и ночь. Как ты… Он уже забыл, что вообще звонил.

— Да ладно тебе. Он тебя любит.

— Ну да, — зашептал Дэмиэн и снова заплакал. — Когда я сплю. Знаешь, Итан… Я ему не очень нужен. Если меня вдруг не станет, он не расстроится. Понимаешь, он на этот банк молится. Ему больше ничего не надо в жизни, у него даже девушки нет. Он так никогда не женится. Это и проблемы, и расходы, и нервы… Он сам так сказал. А я даже не знаю, может, я был бы даже рад, если бы он наконец женился. Итан… а тыл был когда-нибудь женат?

Я покачал головой.

— Нет…

— И не хотел?

Я подумал и снова покачал головой. Раньше — нет, не хотел. А теперь… теперь это было уже неважно.

Я зачеркнул свое прошлое. Почти все, что случилось за последние девять лет, я хотел забыть и стереть из памяти навсегда. Тех, кого любил, и кому причинял боль. Ничего этого больше не было. Был только я, и я просыпался каждый день с одной и той же мыслью — зачем же я нужен на этом свете. Чтобы сидеть на скамейке в парке и рисовать что-то совершенно глупое? Фонтаны, деревья, случайных прохожих. Или не только за этим? Может быть, судьбе хотелось, чтобы я сломал жизнь себе сам? Чтобы я опустился на самое дно и понял, что такое настоящая боль. Может быть, я и выжил только для того, чтобы каждый день просыпаться на мокрой от слез подушке и думать — зачем?

А может, если бы меня не было, не было вовсе — может, тогда тот самолет не полетел бы в Альтер? Случайность, изменившая все в жизни сотни человек — ведь бывает же такое. А если бы самолет все-таки полетел, может, в нем бы не было моих родителей и брата.