Оранжерея - [51]
— Сударыня, прошу вас! — грозным шепотом говорил он, склонившись над ней. Она что-то лепетала в ответ, нервно комкая салфетку на столе.
Нечет прекратил жевать и прислушался.
— Нет, сударыня, мне это можете не объяснять! — перебил ее официант, и по красным пятнам на его скулах было видно, что он настроен решительно.
«Пьяна она, что ли?» — подумал Марк Он скосил глаза на ее ноги: черные чулки, тонкие икры, туфли на высоких каблуках. Хорошенькая. И такая растерянная. До него донеслись ее слова: «Как же мне быть?», в которых слышалось настоящее отчаяние. Официант склонился еще ниже и зашипел ей в самый шиньон. Через минуту он оставил ее в покое, откликнувшись на зов англичан. Когда он затем подошел к Марку взять со стола пустую тарелку, тот спросил его:
— Что там за сыр-бор с барышней?
— Да что же, обычное дело: платить нечем, — оживился он и, озираясь по сторонам, азартным шепотом принялся рассказывать.
«Девушка эта пришла часа три назад с каким-то господином в шикарном галстуке. Заказали бутылку „Моэта" за пятьдесят марок, трюфелей с телятиной, еще двадцать пять, мороженого и кофе. Всего на восемьдесят марок, не считая чаевых Попили, поели. Кавалер ее извинился и ушел звонить от портье по срочному делу, да и с концом. Она его ждет полчаса — не возвращается. Ждет еще полчаса — нет как нет. Сидит, допивает шампанское. Ну, я уж знаю: пахнет жареным. Спрашиваю ее напрямик: все ли хорошо, не нужно ли еще чего? Да-да, говорит, спасибо, еще папирос „Рояль Блэнд". Ну, думаю, ладно. Принес ей коробочку, а у самого так и свербит в мозжечке я-то уже насмотрелся чудес за три года. И что вы думаете? Проходит еще полчаса: сидит, курит. Лицо бледное, глаза испуганные. Ну, тогда я решаю действовать напрямик молча кладу на стол счет и так, знаете, очень выразительно смотрю на нее. А она еще белее стала и давай рыться в сумочке: ах, кошелька нет, ах, украли! Словом, обычная история. А потом...»
— Прибавьте к моему счету, я заплачу, — перебил его Марк, которому уже наскучил спектакль.
— Правда? — он вопросительно вскинул одну бровь, и глаза его засияли, как новогодние игрушки. — Вот уж спасибо, это я прям не знаю... Избавили от головной боли.
Он унесся и с феерической быстротой вернулся, держа в руках кожаный бювар, в какие кладут счета в дорогих ресторанах. На этом была золотом оттиснута стилизованная заглавная «У», а по краю шла цветочная виньетка.
— Кофе не желаете? За счет заведения,— льстиво предложил он, пристально следя за тем, как Нечет вынимает бумажник из внутреннего кармана пиджака.
— Да, пожалуйста. По-венски.
— Сию минуту, — сказал официант, не двигаясь при этом с места.
Марк вытащил из бумажника сто марок одной купюрой (Замок на обороте и раскрытая книга на просвет), взглянул на счет и положил еще двадцать (Маттео Млетский с волнистыми локонами из-под убора вроде остроконечной тиары, которой тот сроду не надевал). Поймал на себе взгляды англичан, глядевших на него из своего угла с каким-то юмористическим выражением на сырых лицах. Захлопнув бювар, Марк отдал его в благодарные, но не слишком ухоженные руки официанта.
— Очень, очень признателен, — говорил тот, кланяясь и скалясь.
Все так же скалясь, он отступил к столику девицы, беспокойно вертевшей головкой по сторонам во все время этих прелиминарии, и шепнул ей что-то на ухо, глазами указывая на Марка. Наградой Марку было выражение огромного облегчения, появившееся на лице девицы. В ее маленьких ушках сверкали поддельные сапфиры, ее ярко-красные губы, казавшиеся еще ярче оттого, что кожа у нее была мраморной, дрогнули в благодарной, но все еще несмелой улыбке. Чувствуя себя очень глупо, Марк слегка поклонился ей. Приняв его учтивый жест за приглашение, она подошла к его столу. Невысокая и хрупкая, она легко могла бы сойти за гимназистку, если бы не прямой взгляд искушенных зеленых глаз и эти кроваво-красные губы, в углах которых, слегка обветренных, таилось лукавство пополам с любопытством. Ее удлиненные тушью ресницы смущенно дрожали. В худых, безупречной лепки руках она все еще держала скомканную салфетку. В сочетании с ее простым черным платьем, открытость белой шеи и груди казалась чуть ли не вульгарной. Вся сцена была насквозь фальшивой. Нечет мысленно перечеркнул абзац, подумал и смял всю страницу.
— Вы так добры, я вам страшно благодарна, — сказала она, одолевая смущение и сверкая глазами. Марк встал из-за стола, не зная, что сказать. На подбородке у нее сквозь слой пудры просвечивал тонкий косой шрам. — Разумеется, я завтра же отдам вам эти деньги. Скажите только адрес.
— Все это пустяки, — ответил Марк, — в сравнении с тем удовольствием, какое мне доставила возможность помочь вам в этом... недоразумении.
— О да! Недоразумение. Этот человек, этот Виктор... Боже, как я ошибалась на его счет!
— Ну, про счет теперь можете забыть.
— Благодарю вас! Как редко в наше время можно встретить благородного человека! Вы не представляете, какое я пережила унижение в этот вечер. Но... Вы позволите? — И она, придержав левой рукой юбку, ловко присела за его столик.
Литературная деятельность Владимира Набокова продолжалась свыше полувека на трех языках и двух континентах. В книге исследователя и переводчика Набокова Андрея Бабикова на основе обширного архивного материала рассматриваются все основные составляющие многообразного литературного багажа писателя в их неразрывной связи: поэзия, театр и кинематограф, русская и английская проза, мемуары, автоперевод, лекции, критические статьи и рецензии, эпистолярий. Значительное внимание в «Прочтении Набокова» уделено таким малоизученным сторонам набоковской творческой биографии как его эмигрантское и американское окружение, участие в литературных объединениях, подготовка рукописей к печати и вопросы текстологии, поздние стилистические новшества, начальные редакции и последующие трансформации замыслов «Камеры обскура», «Дара» и «Лолиты».
По некоторым отзывам, текст обладает медитативным, «замедляющим» воздействием и может заменить йога-нидру. На работе читать с осторожностью!
Карой Пап (1897–1945?), единственный венгерский писателей еврейского происхождения, который приобрел известность между двумя мировыми войнами, посвятил основную часть своего творчества проблемам еврейства. Роман «Азарел», самая большая удача писателя, — это трагическая история еврейского ребенка, рассказанная от его имени. Младенцем отданный фанатически религиозному деду, он затем возвращается во внешне благополучную семью отца, местного раввина, где терзается недостатком любви, внимания, нежности и оказывается на грани тяжелого душевного заболевания…
Вы служили в армии? А зря. Советский Союз, Одесский военный округ, стройбат. Стройбат в середине 80-х, когда студенты были смешаны с ранее судимыми в одной кастрюле, где кипели интриги и противоречия, где страшное оттенялось смешным, а тоска — удачей. Это не сборник баек и анекдотов. Описанное не выдумка, при всей невероятности многих событий в действительности всё так и было. Действие не ограничивается армейскими годами, книга полна зарисовок времени, когда молодость совпала с закатом эпохи. Содержит нецензурную брань.
В «Рассказах с того света» (1995) американской писательницы Эстер М. Бронер сталкиваются взгляды разных поколений — дочери, современной интеллектуалки, и матери, бежавшей от погромов из России в Америку, которым трудно понять друг друга. После смерти матери дочь держит траур, ведет уже мысленные разговоры с матерью, и к концу траура ей со щемящим чувством невозвратной потери удается лучше понять мать и ее поколение.
Книгу вроде положено предварять аннотацией, в которой излагается суть содержимого книги, концепция автора. Но этим самым предварением навязывается некий угол восприятия, даются установки. Автор против этого. Если придёт желание и любопытство, откройте книгу, как лавку, в которой на рядах расставлен разный товар. Можете выбрать по вкусу или взять всё.
Телеграмма Про эту книгу Свет без огня Гривенник Плотник Без промаху Каменная печать Воздушный шар Ледоколы Паровозы Микроруки Колизей и зоопарк Тигр на снегу Что, если бы В зоологическом саду У звериных клеток Звери-новоселы Ответ писателя Бориса Житкова Вите Дейкину Правда ли? Ответ писателя Моя надежда.