Опыты, Век XX - [2]

- Рыба?

- Карась.

- Цвет?

- Красный.

- Чувство?

- Месть. Ярость.

Врач удовлетворенно потер руки.

- Этого берем. Все психофизиологические и конституциональные данные стандартны и соответствуют среднестатистическим.

И вот теперь Ивану предстояло испытание еще одним лагерем. Его территория была видна уже от дороги - участок неглубокого оврага, обнесенный колючей проволокой.

Голова колонны медленно втягивалась в деревянные, грубо сколоченные ворота, покрытые белыми иглами инея. У входа в лагерь растопырилась вышка. Ее поставили совсем недавно, и на свежеободранных бревнах опор застыли желтые капли смолы. Автоматчик на вышке равнодушно посматривал на колонну и, навалившись грудью на перила, сплевывал вниз, с интересом наблюдая за полетом плевка.

На территории размещались три барака. Два - для немцев. Они поменьше и поаккуратнее. Один, без сомнения, - для пленных. У него не было ни окон, ни труб печного отопления.

Не прошло и часа, как пленных по одному стали вызывать из барака. Иван оказался в числе первых. В комнате, куда его привели, были те же два немца в халатах, которые занимались отбором. Худощавый сидел за двухтумбовым канцелярским столом. Второй - с отечным лицом и мясистым красным носом громоздился вполоборота к окну за обыкновенной школьной партой. "Все понятно, - холодея, подумал Иван. - Будут над нами экспериментировать". Он слышал о садистских экспериментах, ничем не отличающихся от пыток: и пальцы отрезали, а потом пытались приживить, и, по слухам, зачем-то замораживали людей. Сейчас как раз похолодало, для опытов по замораживанию самое время. Но к чему тогда психологические тесты?

- Подойдите! - властно приказал худощавый, сверля Ивана взглядом.

- Карре ав! - вдруг заорал охранник от двери, по-своему поняв суровость интонации начальства.

Иван неторопливо снял полосатую грязную шапчонку и подошел ближе к столу.

- Вы понимаете по-немецки? - спросил врач.

- Только приказы и ругательства, - без тени улыбки пояснил Иван. Результат долгого общения с высшей расой.

Второй врач смешливо хрюкнул. Первый растерянно посмотрел на коллегу и, залившись багровой краской, махнул рукой, отсылая охрану за дверь.

- Вирхов! Вы ведете себя неподобающим образом! - резко и отрывисто заговорил он, переходя на немецкий. - Что за странный хохот? Русский пытается оскорбить нацию, а вы... Хотя бы сделали вид, что не поняли. И вообще, мы с вами должны быть едины...

- Оставьте, Лауэр. Вы сами не верите в то, что говорите. Объединяется только однородное. - Лицо Вирхова вдруг передернулось, и он, положив пальцы на запястье, зашевелил губами, считая пульс.

- Пить вам не надо! - в сердцах вырвалось у Лауэра. - Прошу вас хотя бы не мешать мне. Чтобы не случилось, как в том лагере...

Вирхов кивнул и прикрыл отекшие веки.

Лауэр, пытаясь изобразить любезную улыбку, обратился к пленному:

- О, вы смелый человек. И не лишенный чувства юмора. Интеллигентность сразу чувствуется. Мы знаем, как русские относятся к учителям. Вам верят! Просим вас содействовать нам и объяснять людям, что опыты будут производиться в их интересах. И еще - в наших общих интересах, чтобы подопытные давали правдивые отчеты о своем самочувствии после процедур. Это нужно для правильной отработки методики. Вы убедитесь, что цели наши благородны. Люди истощены, а наши лекарства помогут им быстро и безболезненно выйти из этого состояния.

Иван насмешливо улыбнулся:

- Я знаю, что это за лекарства.

Лауэр встрепенулся и почти испуганно посмотрел на пленного.

- ...Это хлеб, масло, мясо.

Лауэр с явным облегчением визгливо хохотнул и игриво погрозил пальцем.

- О! Шутка! - Тут взгляд его упал на ухмыляющегося Вирхова, и он, помрачнев, сказал с жестяным дрожанием в голосе: - Идите! В ваших же интересах говорить то, о чем мы просили. А также верить мне.

Он махнул рукой, давая понять, что встреча закончилась, и Иван, стараясь держаться ровнее, вышел.

Когда дверь за пленным закрылась, Вирхов раздвинул губы в шутовской улыбке и поинтересовался:

- Вы думаете, русский вам поверил?

Лауэр вскинул голову и высокомерно процедил:

- Вы не психолог, Вирхов. Человек поверит в любую ложь, если ложь эта дает хоть немного надежды. А в отношении питания... Двести граммов хлеба в день и пятьдесят граммов колбасы вполне достаточно для обеспечения жизнедеятельности человеческого материала. Эксперименту не помешает некоторая скудость пайка.

- Эксперименты над людьми... Человеческий материал... Ах, Лауэр, вздохнул Вирхов, неожиданно посерьезнев. - Мы же - врачи!

Лицо Лауэра стало злым, похожим на крысиную морду. Его пальцы с аккуратно подстриженными ногтями нервно забарабанили по крышке стола.

- Я бы не советовал вам в таком тоне, - сказал он неприятным голосом, с трудом сдерживая раздражение. - Я вижу, вы совсем не боитесь за свою семью в Дрездене. Хочу сообщить вам, что написал сам Гиммлер моему великому другу доктору Рашеру: "Тех, кто отвергает эти опыты над людьми, я рассматриваю как предателей и государственных изменников". Тем более, Вирхов, что опыты по стимулированию нервной деятельности санкционированы на самом высоком уровне, - при этих словах Лауэр выпрямился, будто по команде "смирно". - Сам фюрер ждет от нас скорейших результатов эксперимента "Сверхчеловек".