Опыты соединения слов посредством ритма - [3]

Шрифт
Интервал

Декабрь 1924

ВОРОН

Прекрасен, как ворон, стою в вышине, Выпуклы архаически очи. Вот ветку прибило, вот труп принесло. И снова тина и камни. И, важно ступая, спускаюсь со скал И в очи свой клюв погружаю. И чудится мне, что я пью ясный сок, Что бабочкой переливаюсь.

Январь 1924

На крышке гроба Прокна Зовет всю ночь сестру свою, В темнице Филомела. Ни петь, ни прясть, ни освещать Уже ей в отчем доме. Закрыты двери на запор, А за дверьми дозоры. И постепенно, день за днем Слова позабывает, И пеньем освещает мрак И звуками играет. Когда же вновь открылась дверь, Услышали посланцы, Как колыханье волн ночных, Бессмысленное пенье.

Щебечет Прокна и взлетает

В лазури ясной под окном.

А соловей полночный тает

На птичьем языке своем.

1926

И снова мне мерещилась любовь На диком дне. В взвивающемся свисте, К ней все мы шли. Но берега росли. Любви мы выше оказались. И каждый, вниз бросая образ свой, Его с собой мелодией связуя, Стоял на берегу, растущем в высоту, Своим-же образом чаруем.

1926

Над миром рысцой торопливой Бегу я спокоен и тих. Как-будто обтечь я обязан И каждую вещь осмотреть. И мимо мелькают и вьются, Заметно к могилам спеша, В обратную сторону тени Когда-то любимых людей. Из юноши дух выбегает, А тело, старея, живет, А девушки синие очи За нею, как глупость, идут.

1926

В стремящейся стране, в определенный час Себя я на пиру встречаю, Когда огни застигнуты зарей И, как цветы, заметно увядают. Иносказаньем кажется тогда Ночь, и заря, и дуновенье, И горький парус вдалеке, И птиц сияющее пенье.

1926

ЭВРИДИКА

Зарею лунною, когда я спал, я вышел, Оставив спать свой образ на земле. Над ним шумел листвою переливной Пустынный парк военных дней. Куда итти легчайшими ногами? Зачем смотреть сквозь веки на поля? Но музыкою из тумана Передо мной возникла голова. Ее глаза струились, И губы белые влекли, И волосы сияньем извивались Над чернотой отсутствующих плеч. И обожгло: ужели Эвридикой Искусство стало, чтоб являться нам Рассеянному поколению Орфеев, Живущему лишь по ночам.

1926

ПСИХЕЯ

Любовь?это вечная юность. Спит замок Литовский во мгле. Канал проплывает и вьется, Над замком притушенный свет. И кажется солнцем встающим Психея на дальнем конце, Где тоже канал проплывает В досчатой ограде своей.

1926

Тебе примерещился город, Весь залитый светом дневным, И шелковый плат в тихом доме И родственников голоса. Быть может, сочные луны Мерцают плодов над рекой, Быть может, ясную зрелость Напрасно мы ищем с тобой! Все так же, почти насмехаясь Года за годами летят, Прекрасные очи подруги Все так же в пространство глядят Мне что?повернусь, не замечу Как год пролетел и погас.

Но для нее цветы цветут,

К цветам идет она.

И в поднебесье голоса

И голоса в траве.

1926

Я восполненья не искал В своем пространстве Я видел образ женщины, она С лицом, как виноград, полупрозрачным, Росла со мной и пела и цвела. Я уменьшал себя и отправлял свой образ На встречу с ней в глубокой тишине. Я ? часть себя. И страшно и пустынно. Я от себя свой образ отделил. Как листья скорчились и сжались мифы. Идололатрией в последний раз звеня, На брег один, без Эвридики, Сквозь Ахеронт пронесся я.

1926

НОЧЬ

И мы по опустевшему паркету Подходим к просветлевшим зеркалам. Спит сад, покинутый толпою, Среди дубов осина чуть дрожит И лунный луч, земли не достигая, Меж туч висит. И в глубине, в переливающемся зале, Танцуют, ходят, говорят. Один сквозь ручку к даме гнется, Другой медлительно следит За собственным отображеньем, А третий у камина спит И видит Рима разрушенье. И ночь на парусах стремится, И самовольное встает Полулетящее виденье: ? Средь вас я феникс одряхлевший. В который раз, под дивной глубиной Неистребимая, я на костре воскресну Но вы погибнете со мной. ? Сквозь дым и жар Психея слышит Далекий погребальный звон. Ей кажется огонь чужое тело ломит. Пред нею возникает мир Сперва в однообразии прозрачном.

1926

МУЗЫКА

В книговращалищах летят слова. В словохранилищах блуждаю я. Вдруг слово запоет, как соловей ? Я к лестнице бегу скорей, И предо мною слово точно коридор, Как путешествие под бурною луною Из мрака в свет, со скал береговых На моря беспредельный перелив. Не в звуках музыка ? она Во измененье образов заключена Ни О, ни А, ни звук иной Ничто пред музыкой такой. Читаешь книгу ? вдруг поет Необъяснимый хоровод, И хочется смеяться мне В нежданном и весеннем дне.

1926

За ночью ночь пусть опадает, Мой друг в луне Сидит и в зеркало глядится. А за окном свеча двоится И зеркало висит, как птица, Меж звезд и туч.

"О, вспомни, милый, как бывало

"Во дни раздоров и войны

"Ты пел, взбегая на ступени

"Прозрачных зданий над Невой". И очи шире раскрывая, Плечами вздрогнет, подойдет. И сердце в флейту превращаясь, Унывно в комнате поет. А за окном свеча бледнеет

И утро серое встает.

В соседних комнатах чиханье,

Перегородок колыханье

И вот уже трамвай идет.

1926

Два пестрых одеяла, Две стареньких подушки, Стоят кровати рядом. А на окне цветочки ? Лавр вышиной с мизинец И серый кустик мирта. На узких полках книги, На одеялах люди ? Мужчина бледносиний И девочка жена. В окошко лезут крыши, Заглядывают кошки, С истрепанною шеей От слишком сильных ласк. И дом давно проплеван, Насквозь туберкулезен, И масляная краска Разбитого фасада, Как кожа шелушится. Напротив, из развалин, Как кукиш между бревен Глядит бордовый клевер И головой кивает, Н кажет свой трилистник, И ходят пионеры, Наигрывая марш. Мужчина бледносиний И девочка жена Внезапно пробудились И встали у окна. И, вновь благоухая В державной пустоте, Над ними ветви вьются И листьями шуршат. И вновь она Психеей Склоняется лад ним, И вновь они с цветами Гуляют вдоль реки. Дома любовью стонут В прекрасной тишине, И окна все раскрыты Над золотой водой. Пактол-ли то стремится? Не Сарды-ли стоят? Иль брег александрийский? Иль это римский сад? Но голоса умолкли. И дождик моросит. Теперь они выходят В туманный Ленинград. Но иногда весною Нисходит благодать: И вновь для них не льдины А лебеди плывут, И месяц освещает Пактолом зимний путь.


Еще от автора Константин Константинович Вагинов
Козлиная песнь

«Константин Константинович Вагинов был один из самых умных, добрых и благородных людей, которых я встречал в своей жизни. И возможно, один из самых даровитых», – вспоминал Николай Чуковский.Писатель, стоящий особняком в русской литературной среде 20-х годов ХХ века, не боялся обособленности: внутреннее пространство и воображаемый мир были для него важнее внешнего признания и атрибутов успешной жизни.Константин Вагинов (Вагенгейм) умер в возрасте 35 лет. После смерти писателя, в годы советской власти, его произведения не переиздавались.


Монастырь Господа нашего Аполлона

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Труды и дни Свистонова

«Константин Константинович Вагинов был один из самых умных, добрых и благородных людей, которых я встречал в своей жизни. И возможно, один из самых даровитых», – вспоминал Николай Чуковский.Писатель, стоящий особняком в русской литературной среде 20-х годов ХХ века, не боялся обособленности: внутреннее пространство и воображаемый мир были для него важнее внешнего признания и атрибутов успешной жизни.Константин Вагинов (Вагенгейм) умер в возрасте 35 лет. После смерти писателя, в годы советской власти, его произведения не переиздавались.


Звукоподобия

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Звезда Вифлеема

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Гарпагониана

«Константин Константинович Вагинов был один из самых умных, добрых и благородных людей, которых я встречал в своей жизни. И возможно, один из самых даровитых», – вспоминал Николай Чуковский.Писатель, стоящий особняком в русской литературной среде 20-х годов ХХ века, не боялся обособленности: внутреннее пространство и воображаемый мир были для него важнее внешнего признания и атрибутов успешной жизни.Константин Вагинов (Вагенгейм) умер в возрасте 35 лет. После смерти писателя, в годы советской власти, его произведения не переиздавались.