Опыты религиозных исследований. Введение в теологию - [50]

Вслед за Бультманном он утверждает, что «в высказываниях о Сыне Человеческом есть внутренняя непоследовательность»34. Не делая никаких попыток примирить эти кажущиеся непоследовательности, Фуллер просто утверждает, что многие из высказываний неподлинны. В противовес этому Морна Хукер, исследовав все высказывания о Сыне Человеческом в Евангелии от Марка, приходит к выводу, что они взаимосвязаны и дают цельную картину35. По-видимому, такая точка зрения более истинна, нежели первая; лучше пытаться объяснить имеющиеся данные, чем произвольно их тасовать.

Те, кто отрицают подлинность этих высказываний, считают, что они порождены Церковью, и, стремясь это доказать, проявляют немалую изобретательность, объясняя их происхождение. Сюда, в частности, можно отнести К. Кольпе36 и Н. Перрина37. Примером крайне радикального критического подхода является и Концельманн. Он не задумываясь отвергает аргументы в пользу подлинности высказываний, а затем «разделывается» с каждым из них по отдельности или сразу с несколькими. Он, в частности, категорически утверждает, что речения о грядущих страданиях Иисуса на самом деле были пророчествами, написанными после реального события; высказывания о Сыне Человеческом на земле он отвергает одно за другим (по большей части не вдаваясь в разъяснения) на том основании, что они догматичны и, следовательно, были порождены Церковью. Что же касается высказываний о грядущем Сыне Человеческом, то согласно Концельманну два из них восходят к Книге Пророка Даниила и потому неподлинны (хотя это и не очевидно), одно ориентировано на утешение во время гонений и, следовательно, родилось в Церкви, — таким образом, остается только речение из 38-го стиха 8-й главы Евангелия от Марка. Оговорившись, что «в подлинности этого высказывания уверены почти все», Концельманн считает, что оно никоим образом не могло исходить от Иисуса, и тоже отвергает его38. Для тех, кто уже согласен, что христианское богословие вышло из Церкви, а не от Христа, такая манипуляция с материалом, по-видимому, вполне приемлема; однако для тех, кто не склонен считать, что Церковь обладала более творческими способностями, чем ее Творец, аргументы Концельманна кажутся крайне шаткими и неубедительными. Совершенно непонятно, почему Иисус не мог предсказать Свою смерть, и, кроме того, если высказывание каким-то образом соотносимо с жизнью Церкви, это вовсе не является доказательством того, что оно и родилось в ней; если же оно представляет собой цитату из Книги Пророка Даниила, то опять-таки совершенно непонятно, почему Иисус не мог ее процитировать. Мысль о том, что какое-то высказывание было утешением во время гонений, скорее подтверждает, что оно было сохранено во всей своей подлинности, и не доказывает, что кто-то сочинил его впоследствии, дабы утешить гонимых. В завершение можно сказать, что все, что «непостижимо» для Концельманна, вполне постижимо для других. По-видимому, заранее уверившись, что все высказывания родились в Церкви, он затем пытается это доказать.

О мере подлинности

Сложившаяся ситуация подводит нас к основному вопросу: возможно ли с точки зрения библейской критики рассматривать евангельские материалы как достоверные? Разнообразие мнений безгранично. Так, например, Перрин с самого начала заявляет, что бремя доказательства должно лежать (sic) на признании подлинности этих материалов39. Иными словами, до тех пор, пока какое-либо высказывание, приписываемое Иисусу, не будет признано подлинным, нам надо считать его неподлинным. Надо сказать, однако, что столь скептическая установка разделяется не всеми. Иоахим Иеремия, например, говорит прямо противоположное; подытоживая проведенное им исследование лингвистических и стилистических свидетельств, он заключает, что «в синоптической традиции надо доказывать не подлинность, а неподлинность речений Иисуса»40. Иными словами, до тех пор, пока не будет доказано, что речение, приписываемое Иисусу, неподлинно, мы должны считать его подлинным. Следует особо отметить, что к такому выводу Иеремия приходит после собственного прочтения имеющихся материалов, а не просто из пристрастия к консервативной точке зрения; и, чтобы быть честными до конца, надо также добавить, что он не считает подлинными все высказывания.

Проблема подлинности материалов Евангелий является вполне оправданной частью критического подхода к их изучению. Речь, однако, идет не о том, чтобы пытаться доказать истинность или ложность всей совокупности имеющихся данных, но о том, чтобы рассматривать каждый вопрос отдельно. Мы уже видели, что существуют прямо противоположные отправные точки. Ничего не говорится о работе Святого Духа в деле сохранения подлинных речений, однако всякий, кто это принимает, не может с легкостью отвергать предание, отраженное в Евангелиях, как принципиально неподлинное. В то же время признание работы Святого Духа не освобождает нас от необходимости весьма тщательного исследования речений, и, если они действительно подлинны, они выдержат проверку. Характерно, что в работах исследователей, утверждающих неподлинность основной части материала, иногда используется правдоподобная аргументация и нередко звучат весьма гипотические посылки. Для того чтобы убедиться в этом, достаточно взглянуть почти на каждую страницу в изысканиях Фуллера. Такие слова, как «очевидно» и «ясно», ни в коей мере не заменяют доказательств. Мы же видим, что, рассматривая слово «Сын» и выражение «Сын Божий» в аспекте осмысления Иисусом Самого Себя и Своего предназначения, Фуллер поступает следующим образом: один случай употребления этого слова, «по-видимому», не является подлинным, другой, «вероятно», таков же, а о третьем «можно думать», что и он примыкает к двум первым41. Наверное, он заранее решил, что имена Иисуса неподлинны.