«Опыты» мудреца - [3]

Врачи не боятся плохо делать свое дело, так как и плачевный исход умеют обратить себе на пользу.

Платон вполне справедливо говорил, что врачам позволительно лгать сколько угодно, ибо наше выздоровление зависит от их щедрых и обманчивых посулов.

Нужно закалять свое тело тяжелыми и суровыми упражнениями, чтобы приучить его стойко переносить боль и страдания.

Душа, ставшая вместилищем философии, непременно наполнит здоровьем и тело. Царящие в ней покой и довольство она не может не излучать вовне.

Чем менее занята и чем меньшей стойкостью обладает наша душа, тем легче она сгибается под тяжестью первого обращенного к ней убеждения. Вот почему дети, простолюдины, женщины и больные склонны к тому, чтобы их водили, так сказать, за уши.

Все исцеляется своею противоположностью, ибо только боль врачует боль.

Заботясь о здоровье больных, врачи, бесспорно, наносят ущерб своему собственному, поскольку они постоянно соприкасаются… с ними, подвергая себя опасности заразиться.

Мыслящий человек ничего не потерял, пока он владеет собой… Те богатства, которые делали его богатым, и то добро, которое делало его добрым, остались целыми и невредимыми.

Надо судить о человеке по качествам его, а не по нарядам… Измеряйте человека без ходулей. Пусть он отложит в сторону свои богатства и знания и предстанет пред вами в одной рубашке.

Мы хвалим коня за силу и резвость, а не за сбрую; борзую за быстроту бега, а не за ошейник; ловчую птицу за крылья, а не за цепочки и бубенчики. Почему таким же образом не судить нам и о человеке по тому, что ему присуще?

Надо иметь жен, детей, имущество и прежде всего здоровье… но не следует привязываться к этому свыше меры, так, чтобы от этого зависело наше счастье. Нужно приберечь для себя какой-нибудь уголок, который был бы целиком наш… где мы располагали бы полной свободой, где было бы наше главное прибежище.

Среди отправлений человеческой души есть и низменные: кто не видит и этой ее стороны, тот не может сказать, что знает ее до конца. И случается, что легче всего постичь душу человеческую тогда, когда она идет обычным шагом. Ибо бури страстей захватывают чаще всего наиболее возвышенные ее проявления.

Наше счастье или несчастье зависит только от нас самих.

Я считаю, что к двадцати годам душа человека вполне созревает, как и должно быть, и что она раскрывает уже все свои возможности. Если до этого возраста душа человеческая не выказала с полной очевидностью своих сил, то она уже никогда этого не сделает.

Я не думаю, чтобы злонамеренности в нас было так же много, как суетности, и злобы так же много, как глупости: в нас меньше зла, чем безрассудства, и мы не столь мерзки, сколь ничтожны.

Глупость и мудрость сходятся в одном и том же чувстве и в одном и том же отношении к невзгодам, которые постигают человека: мудрые презирают их и властвуют над ними, а глупцы не отдают себе в них отчета. Люди обыкновенные, средние, находятся между двумя этими крайностями – они сознают свои беды, ощущают их и не имеют силы перенести.

Иногда первым уступает старости тело, иногда душа. Я видел достаточно примеров, когда мозг ослабевал раньше, чем желудок или ноги. И это зло тем опаснее, что оно менее заметно для страдающего и проявляется не так открыто.

Мне кажется странным, когда разумные люди пытаются мерить все человеческие поступки одним аршином, между тем как непостоянство представляется мне самым обычным и явным недостатком нашей природы.

Мне труднее всего представить себе в людях постоянство и легче всего – непостоянство.

Ты можешь быть сколько угодно мудрым, и все же, в конечном счете, – ты человек, а если ли что-нибудь более хрупкое, более жалкое и ничтожное?

Пусть не покажется вам странным, что тот, кого вы видели вчера беззаветно смелым, завтра окажется низким трусом; гнев или нужда в чем-нибудь, или какая-нибудь дружеская компания, или выпитое вино… заставит его сердце уйти в пятки. Ведь речь идет не о чувствах, порожденных рассудком и размышлением, а о чувствах, вызванных обстоятельствами. Что удивительного, что человек стал иным при иных, противоположных обстоятельствах?

Эта наблюдающаяся у нас изменчивость и противоречивость, эта зыбкость побудила одних мудрецов предположить, что в нас живут две души, а других – что в нас заключены две силы, из которых каждая влечет нас в свою сторону: одна к добру, другая – ко злу, ибо резкий переход от одной крайности в другую не может быть объяснен иначе.

Я придаю своей душе то один облик, то другой, в зависимости от того, в какую сторону я ее обращаю. Если я говорю о себе по-разному, то лишь потому, что смотрю на себя с разных точек зрения.

Человек – самое злополучное и хрупкое создание и тем не менее самое высокомерное. Человек видит и чувствует, что он помещен среди грязи и нечистот мира, он прикован к худшей, самой тленной и испорченной части вселенной, находится на самой низкой ступени мироздания наиболее удаленной от небосвода, и однако же он мнит себя стоящим выше луны и попирающим небо.

Философы всех школ согласны в том, что высшее благо состоит в спокойствии души и тела. Но где его найдешь? Право, похоже на то, что природа, видя нашу несчастную и жалкую долю, дала нам в утешение одно лишь высокомерие.