Мы ощущаем гораздо сильнее надрез, сделанный бритвой хирурга, чем десяток
ранений шпагою, полученных нами в пылу сражения. Боли при родовых схватках и
врачами и самим богом считаются необыкновенно мучительными, и мы обставляем
это событие всевозможными церемониями, а, между тем, существуют народы,
которые не ставят их ни во что. Я уже не говорю о спартанских женщинах;
напомню лишь о швейцарках, женах наших наемников-пехотинцев. Чем отличается
их образ жизни после родов? Разве только тем, что, шагая вслед за мужьями,
сегодня иная из них несет ребенка у себя на шее, тогда как вчера еще носила
его в своем чреве. А что сказать об этих страшных цыганках, которые снуют
между нами? Они отправляются к ближайшей воде, чтобы обмыть новорожденного и
искупаться самим. Оставим в стороне также веселых девиц, скрывающих, как
правило, и свою беременность и появление на свет божий младенца. Вспомним
лишь о почтенной супруге Сабина, римской матроне, которая, не желая
беспокоить других, вынесла муки рождения двух близнецов совсем одна, без
чьей-либо помощи и без единого крика и стона. Простой мальчишка-спартанец,
украв лисицу и спрятав ее у себя под плащом, допустил, чтобы она прогрызла
ему живот, лишь бы не выдать себя (ведь они, как известно, гораздо больше
боялись проявить неловкость при краже, чем мы — наказания за нее). Другой,
кадя благовониями во время заклания жертвы и выронив из кадильницы уголек,
упавший ему за рукав, допустил, чтобы он прожег ему тело до самой кости,
опасаясь нарушить происходившее таинство. В той же Спарте можно было увидеть
множество мальчиков семилетнего возраста, которые, подвергаясь, согласно
принятому в этой стране обычаю, испытанию доблести, не менялись даже в лице,
когда их засекали до смерти. Цицерон видел разделившихся на группы детей,
которые дрались, пуская в ход кулаки, ноги и даже зубы, пока не падали без
сознания, так и не признав себя побежденными. Nunquam naturam mos vinceret:
est enim ea semper invicta; sed nos umbris, deliciis, otio, languore,
desidia animum infecimus; opinionibus maloque more delinitum mollivimus.
[27] Кому не известна
история Муция Сцеволы, который, пробравшись в неприятельский лагерь, чтобы
убить вражеского военачальника, и потерпев неудачу, решил все же добиться
своего и освободить родину, прибегнув к весьма необыкновенному средству? С
этой целью он не только признался Порсенне — тому царю, которого собирался
убить, — в своем первоначальном намерении, но еще добавил, что в римском
лагере есть немало его единомышленников, людей такой же закалки, как он,
поклявшихся совершить то же самое. И, чтобы показать, какова же эта закалка,
он, попросив принести жаровню, положил на нее свою руку и смотрел спокойно,
как она пеклась и поджаривалась, до тех пор, пока царь, придя в ужас, не
повелел сам унести жаровню. Ну а тот, который не пожелал прервать чтение
книги, пока его резали?
[28] А тот, который не переставал шутить и смеяться
над пытками, которым его подвергали, вследствие чего распалившаяся
жестокость его палачей и все изощренные муки, какие только они в состоянии
были для него придумать, лишь служили к его торжеству
[29]? Это был, правда,
философ. Ну так что ж? В таком случае, вот вам гладиатор Цезаря, который
лишь смеялся, когда бередили или растравляли его раны. Quis mediocris
qladiator inqemuit? Quis vultum mutavit unquam? Quis non modo stetit verum
etiam decubuit turpiter? Quis sum decubuisset, ferrum recipere iussus
coellum contraxit?
[30] Добавим сюда женщин. Кто не слышал в Париже об одной особе, которая
велела содрать со своего лица кожу единственно лишь для того, чтобы, когда
на ее месте вырастет новая, цвет ее был более свежим? Встречаются и такие,
которые вырывают себе вполне здоровые и крепкие зубы, чтобы их голос стал
нежнее и мягче или чтобы остальные зубы росли более правильно и красиво.
Сколько могли бы мы привести еще других примеров презрения к боли! На что
только не решаются женщины? Существует ли что-нибудь, чего бы они побоялись,
если есть хоть крошечная надежда, что это пойдет на пользу их красоте?
Vellere queis cura est albos a stirpe capillos,
Et faciem dempta pelle referre novam.
[31]Я видел таких, что глотают песок или золу, всячески стараясь испортить
себе желудок, чтобы лицо у них сделалось бледным. А каких только мук не
выносят они, чтобы добиться стройного стана, затягиваясь и шнуруясь, терзая
себе бока жесткими, въедающимися в тело лубками, отчего иной раз даже
умирают!
У многих народов и в наше время существует обычай умышленно наносить
себе раны, чтобы внушить больше доверия к тому, что они о себе рассказывают,
и наш король [32] приводил немало замечательных случаев подобного рода,
которые ему довелось наблюдать в Польше среди окружавших его людей. Не
говоря уже о том, что иные и у нас во Франции, как мне известно, проделывают
над собой то же самое из подражания; я видел незадолго до знаменитых штатов
в Блуа одну девицу, которая, стремясь подтвердить пламенность своих
обещаний, а заодно и свое постоянство, нанесла себе вынутой из прически
шпилькою четыре или пять сильных уколов в руку, прорвавших у нее кожу и
вызвавших сильное кровотечение. Турки в честь своих дам делают у себя
большие надрезы на коже, и, чтобы след от них остался навсегда, прижигают
рану огнем, причем держат его на ней непостижимо долгое время, останавливая
таким способом кровь и, вместе с тем, образуя себе рубцы. Люди, которым
довелось это видеть своими глазами, писали мне об этом, клянясь, что это
правда. Впрочем, можно всегда найти среди них такого, который за десять
асперов
