Опыты - [7]

А они развивались следующим образом: не миновал и год со дня ее свадьбы, как Марина Ю. (впрочем, она тогда уже, естественно, именовалась Мариной З.) не то чтобы осознала ошибочность своего решения, но по крайней мере поняла, что ее чувство ко мне сильнее, чем что бы то ни было другое, и возобновила (разумеется, не без некоторых усилий с моей стороны) прежние отношения со мной, отнюдь не расторгнув при этом своих брачных уз. И хотя мы оба были безумно счастливы, вновь, так сказать, обретя друг друга, этот период нашей жизни оставил у нас далеко не самые светлые воспоминания. Нас, конечно, невероятно угнетала двусмысленность и ложность нашего положения, необходимость лгать, встречаться тайком и т. д., словом, все то, что уже многократно описывалось в художественной литературе. При этом я, испытывая выраженную брезгливость к адюльтеру как таковому и совершенно не понимая причин его бытования в наше гуманное время эмансипации и общедоступного развода, а также будучи не вполне чужд такому низменному чувству, как ревность, настоятельно уговаривал Марину З. осуществить вышеуказанный развод с Колей З. и навсегда соединить свою молодую судьбу со мной, тем более я к тому времени уже расторг фиктивный брак с Люсей С. и был в этом отношении ничем не связан. В своих уговорах я особенно упирал на то, что сейчас это обойдется значительно меньшей кровью, чем потом, когда могут появиться дети со всеми вытекающими последствиями и осложнениями.

Однако Марина З. из ложно понимаемых соображений стыдливости и из еще более ложно понимаемых соображений ответственности перед Колей З. разводиться не хотела, но, не имея сил отказаться от любви ко мне, регулярно навещала по вечерам мою холостяцкую комнату, тогда как ее обманутый супруг полагал, что она находится на занятиях вечернего отделения психологического факультета МГУ им. Ломоносова. Причем к Коле З., который если и не был образцовым супругом, то во всяком случае нежно и преданно любил свою молодую жену, Марина З. испытывала самые добрые чувства и от этого еще более мучилась своим положением. И вообще она металась между мной и Колей З., буквально подобно раненой лани, каковые метания и терзания наряду с последующими событиями и послужили причиной необратимых изменений в ее еще несформировавшейся психике, до сих пор накладывающих тяжелый отпечаток на нашу совместную жизнь.

Все это придавало нашим отношениям помимо известной пикантности большую долю драматизма и привело в конце концов к тому, что мы, совершенно измучив друг друга, а заодно и Колю З., которому Марина З. в светлую минуту открыла глаза на происходящее, решили (впрочем, на этот раз уже по моей инициативе), расстаться навек.

Это героическое, хотя и с явственным душком волюнтаризма, решение потребовало от меня слишком много моральных сил и окончательно подорвало мое душевное здоровье, и без того расшатанное напряженной личной жизнью. Так что я снова отправился в творческую командировку в психбольницу № 4, чувствуя себя не в состоянии справляться с обязанностями рабочего по обслуживанию здания Центрального Дома Союза архитекторов СССР. Однако, едва только выйдя из больницы и находясь под сильным впечатлением перечитанного там романа Л.Толстого «Анна Каренина», я вопреки всякой логике с самого утра поехал к дому Марины З. и, дождавшись, пока Коля З. ушел на работу, с замиранием сердца позвонил в ее дверь.

Не стану описывать подробностей нашей встречи, так как это может вывести меня далеко за рамки избранного мной жанра. Скажу одно: когда мы немного пришли в себя после первых объятий, Марина З. призналась мне, что она беременна.

Теперь, конечно, уже не могло быть и речи о разлуке навек, поскольку хотя Марина З. с самого начала совершенно однозначно утверждала, что беременна от своего мужа, а не от меня, я не терял надежды. Но мне суждено было пережить еще одно горькое разочарование: когда ребенок (назовем его на всякий случай вымышленным именем Витя З.) в положенный срок благополучно появился на свет, то по ряду внешних, но от этого не менее бесспорных признаков, стала вполне очевидной правота Марины З. в том, кого следует считать его отцом.

Естественно, пока Марина З. была беременна и потом, после рождения ребенка, мы уже не могли встречаться с ней так часто, как того хотели, и это только усугубляло наше взаимное влечение друг к другу. Во время редких встреч я продолжал склонять Марину З. развестись с мужем, и, кажется, она сама уже начала осознавать, что рано или поздно этого не миновать. Но насколько Марина З. была права в вопросе отцовства своего ребенка, настолько, увы, был прав и я, когда говорил, что при наличии ребенка ей будет гораздо трудней решиться на развод, чем при отсутствии оного. Она, бедняжка, понимая неизбежность этого шага в принципе и не имея душевных сил совершить его в любой отдельно взятый конкретный момент, искала и находила разнообразные предлоги для отсрочки этого страшного дня. В конце концов, дабы прекратить эту пытку неопределенностью и не отравлять наших и без того коротких свиданий, мы решили не возвращаться пока к этому вопросу и предоставить все естественному течению событий. А чтобы наше решение не выглядело совсем малодушным, мы для очистки совести установили срок — пять лет, по истечении которых Марина З. взяла на себя обязательство развестись с Колей З.