Опыт словаря нового мышления - [141]

Если десталинизация началась непосредственно после смерти И. В. Сталина как борьба за власть, разгоревшаяся в высшем руководстве КПСС, то важным событием в истории коммунистического движения и международных отношений она стала лишь после XX съезда. На закрытом заседании Первый секретарь ЦК Н. С. Хрущев осудил «культ личности Сталина, разоблачил преступления, совершенные своим предшественником с 1934 года, и обвинил его в нарушении «ленинских принципов». «Секретный доклад», с которым были ознакомлены коммунистические партии Востока и Запада, лишь недавно официально опубликован в коммунистической прессе. Тем не менее «осуждение культа личности Сталина», какой бы ограниченный характер оно ни носило, привело к целому ряду непредсказуемых событий, которые потрясли самые основы дотоле монолитной коммунистической системы. В сложной истории десталинизации в СССР и других странах Восточной Европы можно выделить два главных фактора, характеризующих суть процесса: десталинизацию по инициативе сверху с установлением ее рамок (либерализация) и десталинизацию по инициативе интеллигенции или общества в целом с расширением этих рамок и выдвижением собственных требований.

Как правило, такие требования касаются индивидуальных и коллективных свобод, реабилитации осужденных и казненных в годы сталинского террора, восстановления исторической правды, а значит, и свободы информации, творчества и отмены цензуры.

Уровень удовлетворения этих отныне постоянных требований прямо пропорционален степени десталинизации, определенной властями. Несоответствие десталинизации, провозглашенной сверху, требованиям пробудившегося общества высвечивает противоречие, существующее между провозглашенной органами власти необходимостью политического, экономического и социального развития, и закостенелостью их политических и идеологических структур. Более того, ограниченная десталинизация непроизвольно дает обществу возможность сформулировать требования общедемократического характера, вплоть до политического плюрализма (революция в Венгрии, свободные профсоюзы, демократический социализм).

Таким образом, с 1956 года десталинизация в коммунистических странах привела к возникновению ситуаций четырех типов:

- открытые кризисы (польские события 1956, 1968, 1970, 1974, 1980-1981 годов; революция в Венгрии 1956 года, Пражская весна 1968 года). В Венгрии и Чехословакии «порядок» был восстановлен в результате советского военного вмешательства. В Польше же кризис вышел далеко за рамки десталинизации как таковой;

- разрывы и расколы (Китай, Албания), которые приводят к появлению самостоятельных «моделей» (маоизм);

- формы «национальных разновидностей» коммунизма (Румыния, Северная Корея, Албания) и даже династические «модели» коммунистического правления (Румыния, Северная Корея);

- фазы «либерализации» (потепление), сопровождающиеся попытками проведения реформ в экономике и других областях духовной и общественной жизни страны. Обычно за такими фазами следует возвращение к старым нормам и усиление репрессий (похолодание).

В коммунистическом движении на Западе десталинизация привела к возникновению двух долговременных и взаимосвязанных явлений:

- появление «полицентризма» (относительная автономия от Советского Союза, последовательный отход от безоговорочной верности «модели» советского типа, постепенное исчезновение института Совещаний представителей международного коммунистического движения под эгидой КПСС);

- попытки разработки «иного коммунизма» (еврокоммунизм, расколы и создание «независимых» компартий, маоизм, троцкизм, че-геваризм и т. д.).

Как правило, десталинизация находит свое выражение в двух основных явлениях: либерализации и демократизации, которые определяют темпы развития коммунистической системы.

Гулаг

Николай Верт

Присловье «Это вам не Гулаг», получившее известность с легкой руки юмориста Сампе, красноречиво свидетельствует об исключительно широком и ускоренном распространении этого сокращения, точно расшифровать которое мало кто может, включая и тех представителей Народа, которые совсем еще недавно, громя своих политических противников, восклицали: «В Гулаг их, в Гулаг!»

Всего лишь через три года после опубликования на Западе книги Александра Солженицына «Архипелаг Гулаг» это варварское сокращение было введено в «Робер», известный толковый словарь французского языка. Гулаг получил в нем такое определение: «Концентрационный лагерь для политических заключенных, ставший символом царящего в СССР гнета».

Замечательный успех слова, превратившегося в политический символ! Поразительное непонимание исторической реальности, выраженное в определении! Однако скольжение от исторического аспекта к политическому в высшей степени показательно. Мы еще вернемся к этому. Сколько же политических заключенных в прямом смысле этого слова находилось в Главном управлении лагерей (Гулаге), описанном А. Солженицыным? Сколько приходилось на одного партийного активиста, арестованного по обвинению в «правом уклоне» или в «троцкистской контрреволюционной деятельности», простых колхозников, осужденных за кражу нескольких снопов с не принадлежащего им более поля, рабочих и мастеров, посаженных за «умышленное повреждение» машин, а также обыкновенных «уголовников»? Мир Гулага, и в этом один из уроков книги Солженицына, состоял не только из выдающихся деятелей, арестованных за их политические убеждения, это просто-напросто образчик советского общества, взятый в натуральную величину. Признание сокращения-символа Гулаг является неким результатом, завершением долгого и мучительного пути, избранного около полувека назад рядом светлых и смелых умов, которые решились тогда заявить о немыслимом: 6 том, что в «стране социализма» существуют концлагеря. Крупные публичные процессы, проходившие в Москве в конце 30-х годов, были скорее событиями-ширмами, нежели специально подготовленными представлениями. Сенсационные признания «старых большевиков», «хитроумные ходы кремлевских отравителей» долгое время маскировали более прозаические ужасы Гулага. После второй мировой войны, несмотря на появление множества неопровержимых свидетельств, подавляющее большинство мыслящей элиты придерживалось точки зрения известного персонажа, выведенного Симоной де Бовуар в ее романе «Мандарины»: «Говорят о лагерях в России. Но здесь я согласен с мнением В. Это отвратительно, заявляет он, но, организуй мы кампанию против концлагерей, буржуазия будет премного довольна». К тому же склоняется и властитель дум послевоенного поколения интеллигенции Жан Поль Сартр в своей известной формуле «Не следует приводить в отчаяние Бийанкур». Общественное мнение Запада осознало масштабы распространения концлагерей в СССР в сталинский период лишь через многие годы. Пришлось ждать разоблачений «оттуда», приходивших в виде сомнительных слухов, почерпнутых из «секретного доклада», в подлинность которого мало верили, а затем в виде публичных выступлений делегатов XXII съезда КПСС в 1961 г.