Опыт путешествий - [74]
Здесь происходят трагедии, но там, где по замыслу автора вам положено рыдать, вы с трудом сдерживаете хихиканье.
Недаром любимый всеми албанцами комик — Норман Уиздом[150]. Смешно — потому что не смешно. Столица страны Тирана — редкий пример города, где смешались архитектурные стили эпох фашизма и коммунизма. Тоталитарные здания-соперники выстроились плечом к плечу вдоль улиц в рытвинах, словно танцуя некое диктаторское танго в мраморе и бетоне.
Итальянцы, авторы наиболее приятной взгляду фашистской архитектуры, выстроили здесь футуристически классическое здание университета, школу искусств и правительственные здания, в то время как коммунисты возвели шаткие стелы в честь триумфа рабочих и ужасающие спальные районы для этих самых рабочих-победителей — серые бетонные коробки в пятнах мочи.
Некоторые кварталы Тираны напоминают маленькие южные итальянские городишки с тут и там пестреющими деревцами и кофейнями, а другие — запущенные и разрушенные участки городского пейзажа — словно сектор Газа.
Однако прежде всего вы замечаете другое. Цвет. Он притягивает взгляд и завораживает, как завораживает ребенка простейший фокус. Мрачные многоквартирные дома и общежития выкрашены в разнообразные цвета, краска положена широкими полосами, и дома смотрятся как гигантские копии декоративных подушечек с Карибских островов.
Разноцветные здания — яркая, даже слишком, идея мэра Тираны, по мнению местных жителей, человека самоубийственно деятельного и темпераментного. В 1992 году, когда сугубо албанская идея «герметичного коммунизма», наконец, провалилась, новая власть заявила, что хотя денег на то, чтобы изменить действительность, нет, но после 50 лет нескончаемых невзгод можно попытаться внести в нее немного яркости при помощи краски. Очевидно в ход пошла краска таких оттенков, которые магазин Homebase[151] никогда не мог сбыть в Чешире. Получилось и креативно, и смешно, но главное — очень по-албански: похоже на клоунский грим, который только подчеркивает несовершенство лица, на которое нанесен.
В течение жизни всего одного поколения Албанию подвергли всевозможным политическим, социальным и экономическим экспериментам. Страна вступила в XX век в качестве колонии Оттоманской империи и вскоре стала площадкой для политических игр всех своих соседей на Балканах и Адриатике. В один из периодов ни много ни мало семь соперничающих армий пытались урвать куски ее территории. За короткий период Албания побывала и монархией по указке Германии, и жалким австрийским протекторатом. В 1913 году Лондонский договор установил границы страны, удовлетворив противоречивые требования Сербии, Греции, Италии, Австрии и России. Это привело к тому, что половина албанцев оказались за пределами своей территории, в основном в Косово.
При подписании Версальского договора албанский трон был абсурдным образом предложен некоему Чарльзу Фраю, британскому игроку в крикет, который слыл таким образчиком маскулинности, что фотографировался в Оксфорде нагишом во время занятий спортом. Закончил он тем, что вместе со своей мужеподобной женой-садисткой стал чрезвычайно жестоким директором подготовительной военноморской школы.
А потом у албанцев появился король Зог.
Вообще албанскую историю не понять. Зог стал последним «сделавшим сам себя» европейским монархом и человеком, который выглядел смешнее Чарли Чаплина. Он любил легкую оперетту, белую гусарскую униформу, носил набриолиненные усы и достаточно посредственно танцевал танго. А также поддерживал итальянцев в их желании строить в Албании дороги и кофейни. К сожалению, итальянцы оказались сторонниками Муссолини, так что Зогу пришлось удирать и править уже в гостиной отеля «Риц».
Потом итальянцы проиграли войну, и власть захватили партизаны. В этом не было бы ничего плохого, если бы партизанами не руководил Энвер Ходжа, ужаснейший из коммунистических диктаторов периода холодной войны, садист и параноик, который решил, что доверять он может только двум союзникам, расположенным на противоположных концах света, — Китаю и Кубе. И Албания стала единственным в Европе маоистским государством.
В конце концов, когда во всем остальном мире человечество заводило кредитки и мобильные телефоны, Ходжа приобрел лишь рак. Он умер, и его уникальный хронический коммунизм умер вместе с ним. Албании радостно раскрыл свои дружеские теплые объятия свободный рынок. Что должно было стать хорошей новостью, но на деле, конечно, оказалось плохой.
В центре Тираны есть парк, разбитый рабочими для собственного отдыха. Они вырыли огромное озеро, выстроили амфитеатр и устроили небольшой зоопарк с бешеным медведем. Внутрь можно попасть, пройдя через туалет для бомжей, мимо жутко исковерканных бюстов албанских героев и маленького, аккуратного британского кладбища героев войны.
На тенистом лугу мужчины косят траву, а юноши расположились на трех пеньках, уставившись взглядом в пустоту. На озере еще несколько мужчин удят рыбу без особых надежд на улов, а другие, сидя на корточках, наблюдают за происходящим. Наблюдение за рыбалкой — наследие коммунистической эпохи, сублимация действия, позволяющая убить время. Старики сидят на солнцепеке, играя в домино. Их морщинистые тела цвета арахисового масла блестят, как кожа на старых башмаках. Они сидят на картонных коробках, надев на себя удручающе откровенные трусы-«треугольники», которые в коммунистической стране еще могут сойти за привлекательные плавки, и ухмыляются сквозь гнилые зубы.
