Опыт путешествий - [31]

Я заметил, что люди, которые разводят куриц, содержат их, судят, играют с ними в господа-бога, постепенно становятся похожими на своих питомцев. И в нескладных тринадцатилетних мальчишках, и в коренастых таксистах проявляется что-то птичье. Они наклоняют голову, петушатся, ерошатся, с любопытством поднимают вещи и роняют их. И им нравится общество друг друга. Я нахожу любителей бентамок очаровательными по природе. Они с головой погружены в свое хобби и околдованы птицами. Они довольны своей стаей, проводят выходные в церквях и центрах активного отдыха, а вечерами сидят перед телевизором, держа на коленях курицу, теребя ее за хвост и обмазывая ей мочки мучной пастой. Их объединяет невинное призвание. Их опыту и терпению, их увлечению любимым делом можно позавидовать. Бентамки прекрасны, и сложно представить нечто лучшее.

Правда, есть одна проблема. Старый таксист из Эссекса говорит, что подумывает бросить эту затею. Соседи уже шесть раз подавали на него в суд. «Я потратил бог знает сколько денег на сарай, жена не знает отдыха. Но людям не нравится кукареканье. Ко мне приходили с микрофонами из муниципалитета, приходили и адвокаты, и судебные приставы. Я годами боролся за своих птиц. Но уже устал». И это не единичный случай — переехавших в сельскую местность раздражает кукареканье и не только. Они хотят избавиться от церковных колоколов и скота, а цыплят отправить в суп.

Сельская местность превращается в дом престарелых, сообщество со строгими правилами, тишина должна быть как в библиотеке. Но песнь шантеклера будила нас тысячелетиями. Это предупреждение, приветствие нового дня, звонок к завтраку и к станку, но прежде всего напоминание о том, что мы не одни в этом мире.

В обмен на яичницу и жаркое мы обязаны защищать этих птиц, таких уютных и таких домашних. Разведение кур становится все более популярным. Это недорого, опыта не требуется, а плоды своих ошибок можно просто съесть. Это вестник трудных времен. Когда людям страшно, они обращаются к курам. Когда наступают тяжелые времена, когда мы не чувствуем себя в безопасности, мы возвращаемся к своим старейшим друзьям и обнимаем наших кур.

Я отвез виандотов в свой крошечный садик в Челси. Они обосновались, копаются в земле и кудахчут о чем-то своем. Мои близняшки кормят их объедками и наблюдают за ними. Как нервные матроны, куры кудахчут на собаку и не хотят нестись. Но я не против, они по-прежнему завораживают меня. Вечерами я прихожу посидеть с ними, и каждый раз, когда беру одну из них на руки и поглаживаю ей шею, меня переполняет чувство поистине детского спокойствия, и все проблемы дня уходят в небытие. Мы тесно связаны с этим маленьким заурядным динозавром, покрытым перьями.

К сожалению, у этой истории не будет счастливого конца. Осторожно, будто ступая по скорлупкам, моя жена начала разговор: «Ты же понимаешь, что нельзя их оставить. Ты постоянно в разъездах, а у нас собака, да еще эти лисы и крысы. А куры — еще одна забота. Нам и там хватает забот. К тому же, — добавляет она, чтобы подсластить пилюлю, — нам нужен свадебный подарок для Элизабет и Аруна».

Так что теперь мои виандоты копаются в земле на ферме Элизабет Хёрли. Там им наверняка лучше, думаю я. Но по-прежнему по ним скучаю. В груди моей дыра с очертаниями бентамки. Когда мы их увезли, я вычистил их ящик и… вы наверняка догадались.

Одно бледное яйцо. Не слишком широкое в плечах, приятно округлое, не слишком острый конец, неплохая симметрия, никаких отметин от сена. Отличное яйцо. Я сварил его и поделился с близняшками. Яйца у бентамки небольшие, но мы дружно решили, что для солдата это яйцо было бы лучшим на свете.

Таутон

Если ехать по шоссе B1217 — дороге Феррибридж — Тадкастер, то сразу за слиянием М1 и A1M можно обнаружить, у что вы пересекли невидимую границу, за которой север перестает быть зловещим, а воздух бодрит. Едем через Сакстон, мимо паба «Кривое полено», и по левой стороне начинаются поля с кукурузой и небольшие рощицы. Этот древний пейзаж не беспокоят поэты, художники и гиперболизированные туристические афиши, здесь царят тишина и покой. Дорогая прямая — она знает, куда ведет, куда спешит и стремится. За выстриженным кустом вы можете заметить огромный древний падуб, растущий на обочине. Кажется, будто ему здесь не место.

Остановитесь и выйдите из машины. Прислушайтесь к звенящей тишине, а затем обойдите дерево. За ним, невидимый с дороги, стоит древний готический крест. Никто не знает, откуда он и кто его поставил. Веками он лежал в канаве. Кто-то недавно нацарапал на нем неправильную дату — 28 марта 1462. Событие случилось на следующий день — в Пальмовое воскресенье 29 марта.

Этот затаившийся крест — единственный памятник самой большой, длинной и кровавой битве, когда-либо случавшейся в Британии — битве при Таутоне. Жертвы побоища исчисляются даже не сотнями, а тысячами. Второе по числу жертв сражение произошло 200 лет спустя при Марстон-Муре, и погибших было в четыре раза меньше.

Согласно современным подсчетам, учитывающим средневековые преувеличения, в то воскресенье погибло от 20 до 30 тысяч людей. Чтобы вы осознали масштабы — это больше, чем в первый день битвы на Сомме