Опыт путешествий - [103]

Мы следовали за этим старым медведем в течение часа, отчасти путешествуя вместе с ним. И по сей день я чувствую, что он где-то там, на горизонте, на том продуваемом ветрами берегу, принюхивающийся к холоду, бредущий по льдам, слушающий крики глупыша. И оба мы все еще в пути, разделенные 12 градусами широты и 58 градусами температуры — две параллельные непересекающиеся прямые.

Гаити (апрель 2010 года: после землетрясения)

Невозможно привыкнуть к детским отделениям скорой помощи. Становится только хуже от того, что знаешь, чего ожидать. Однако со временем я научился молчать. Выдает лишь голос. Никто не должен видеть, как у вас сдавливает горло. Чего уж точно не нужно окружающим, так это очередной порции дорогостоящих импортных слез. Палаточные отделения этой импровизированной лечебницы наспех установлены во дворе старой больницы, выстроенной из кирпича и бетона и не тронутой землетрясением, возможно, благодаря заступничеству маленькой иконы Девы Марии. Больные и увечные не возвращаются внутрь — боятся нового толчка, боятся быть заживо погребенными в своих кроватях под этими мрачно нависшими стенами. Так что больница пустует.

Мы находимся в квартале Ситэ Солей, что в пригороде Порт-о-Пренса. И до землетрясения он был известен как самое ужасное на свете место. Эту трухлявую трущобу, выстроенную из всякого дерьма, мерзостную, с отворенными венами заразных сточных канав, тоже тряхануло, однако по какой-то непостижимой иронии десница божья пощадила ее. Так она и торчит триумфально в своем гнилом уродстве.

Палатка рожениц — место радости «со слезами на глазах». Младенцы — блаженные символы надежды. Большинство матерей лежит на маленьких раскладушках; на короткое время они в безопасности, в своем маленьком мирке, полном облегчения и радости, которое приносит благополучное разрешение от бремени. Однако это совсем не подходящее время и место для новорожденного или молодой матери: большинство этих женщин потеряли и свои семьи, и собственных матерей. Им некуда возвращаться. Одна из женщин сидит, скрючившись, совершенно несчастная. У нее на коленях маленький призрак — скелетик, обтянутый кожей. Его веки трепещут, головка покачивается, слишком тяжелая для тощей шейки. Я видел это прежде: кроха на грани между жизнью и смертью. Доктор шепчет, что у ребенка водянка головного мозга. Всего в часе лета Флорида, там ребенку могли бы всунуть в голову дренажную трубку и откачать жидкость. «Здесь мы этого сделать не сможем, и потом, ему ведь понадобится регулярное лечение, а тут это невозможно». Его прогноз? Врач пожимает плечами. Маленькое сердечко бьется о грудную клетку, дыхание упрямо растягивает ребра. Только когда все совершенно безнадежно, когда смерть за углом ждет финального отсчета, начинаешь осознавать, насколько цепкими и яростными, насколько отважными становятся попытки сохранить в себе искру жизни. В кроватке по соседству с умирающим ребенком лежит обложенный подушками милый маленький мальчик. Он глядит на меня лучистым взглядом огромных глаз и тянет ручонки. «Любит обниматься, — объясняет бельгиец, занимающийся снабжением больницы. — Всем доверяет. Мы нашли его в мусорном ящике». Гаитянский мусорный ящик — постапокалиптический метод решения проблем. У ребенка не хватает одного пальца. Наверное, крысы отъели, — не такая уж здесь и редкость, как может показаться. Крысы приходят ночью и отгрызают людям пальцы на руках и ногах, иногда носы. Мальчику месяцев девять.

Он не нежеланный ребенок и не какой-нибудь незаконнорожденный. Кто-то растил этого малыша, пока мог, и в конце концов под давлением этого ужаса, смертей и катастрофического отчаяния его выкинули, как мусор. Он хихикает и тянет ко мне ручонки, и я понимаю, что если возьму его на руки, то уже не смогу вернуть его в кроватку. «И как вы его назвали?» «Ирод». «Как-как?» «Ирод». «Вы назвали этого ребенка именем царя, приказавшего умертвить невинных младенцев?!» Нет такой трагедии, которую бельгийцы не смогли бы усугубить, причем из самых лучших побуждений.

Это землетрясение стало женской трагедией. Конечно, трагедией оно было и для всей нации, но особенно тяжкая ноша выпала на долю женщин. Хотя статистика и не велась, но, судя по некоторым данным, погибло больше женщин, чем мужчин. Землетрясение случилось днем. Женщины были дома, готовили обед, заваривали детям чай, когда упало небо. В отделении для калек я насчитал примерно в два раза больше женщин, чем мужчин, к тому же за последнее время в больницах появляется все больше жертв изнасилования. Ходят туманные слухи, что часто подвергаются насилию девочки, оставшиеся сиротами, оказавшиеся на шее соседей или дальних родственников в переполненных лагерях, большей частью выстроенных и обслуживаемых тоже женщинами. Как и везде, они стирают, убирают, готовят еду и заботятся о детях. На скамейках несколько женщин дожидаются врача. Тихие и умиротворенные, они держатся за руки, приобняв бледных детей и положив ладони с жесткими проворными пальцами на колени. Их лица отутюжены горем и полны жестокой решимости. Здесь присутствует нечто виденное мной прежде, что сложно объяснить: в любой катастрофе есть своя устрашающая красота.