Опыт присутствия - [9]

– Но вы же видели, что буржуазный мир обгоняет Россию с ее искусственными моделями экономического строительства.

– Ответ на этот вопрос имеет несколько слагаемых. Не забывай последствий гражданской войны. Предупреждая твое возражение, хочу сказать, что мы не узурпировали власть с помощью демагогии, мы дали народу шанс сделать собственный выбор. Но в народе слишком долго растили ненависть. Не я создавал пропасть между имущими и неимущими. Рассматривая обстоятельства с исторической высоты вашего времени, я понимаю, что революция была опасным падением великой империи. Я делал все, чтобы возродить ее, но у меня был лишь безграмотный народ. Я научил его и сделал самым образованным в мире. Это главный фундамент исторической перспективы любого государства.

Другой ваш тезис, товарищ писатель, выдвигаемый от моего имени:

"Народ хочет счастья, и он получит его. Бедный человек – самый большой мечтатель и готов обманываться и радоваться самой чудовищной лжи", не лишен остроумия, но он не учитывает историческую необходимость. Если бы я мог так красиво думать, я не мог бы быть серьезным политиком и великим вождем.

Он внезапно прищурился и добавил с холодным сарказмом: – Как я вижу по твоим вопросам, ты не очень доверяешь Господу Богу в осуществлении Его великих замыслов.

На этом генералиссимус исчез вместе с густым дымом своей трубки.

А мои вопросы были в самом разгаре. Я беспомощно посмотрел на Йорика.

– Не печалься, старче, – скупо улыбнулся тот. – Ты получил политическую постоянную, а экстраполяция от нее – святое дело писателя.

Возразить было нечего. Но я все-таки усомнился, – действительно ли ощущал запах папирос "Герцеговины флор", или же это был запах серы из преисподни. Уточнять я не стал, сохранив сомнение как собственный пятачок общечеловеческой позиции.

Только непонятно почему я вызвал призрак великого тирана? Вообще,

– что добиваемся мы, когда ищем ответы за пределами своего сознания?

Зачем понимать что-то в поведении товарища Сталина, когда была иерархия власти, много-много звеньев, в каждом из которых находился свой фюрер, манипулирующий идеями в угоду своему эгоизму? Мне вспоминаются холодные и бездушные мастера посадочных дел областного

ГБ, задушевные садисты пятого ОЛПА Мордовских лагерей. Все они

"вознесенные обстоятельствами" старательно выполняли роль палачей, но ведь был и тот совестливый мальчишка, на пересыльном пункте

Рузаевки, который, увидев отца за колючей проволокой, не сумел вынести позор своей должности и застрелился.

Но это потом. А тогда, в пятидесятых, меня еще ждала романтика моего возраста, лирика первых чувств и теснившие меня и всю нашу семью детали нищенского быта. Папа еще мог выходить на крылечко, чтобы, покачиваясь от бессилия плоти, посидеть десять-пятнадцать минут на свежем воздухе. Он так высох и так истончал, что мама легко подхватывала его со стула и укладывала на кровать. На его сознание медленно опускались сумерки. Он пугливо поглядывал на нас, понимая свою несостоятельность и уничтожающее бессилие. Он, конечно, видел, что клокочет в мамином еще стройном и сильном теле, что недостает его красавице Леленьке, но от этого мог испытывать только душевную боль. Да и мы, его дети мало задумывались о его боли, о страданиях его тела, в котором он находился как в самой страшной тюрьме.

Учился я кое-как. Мне было не интересно. Меня все время заносило на какие-то нешкольные программы. Для моего умосостояния нашелся подходящий друг, такой же наивно-претенциозный, наделенный всякими талантами, считающий себя в глубине души Арбениным, из "Маскарада"

Лермонтова, – Валя Прокофьев. Герои шотландского романтика оживали в нашем сознании и поведении как лениво-высокомерные недоноски. Это была наша скромная попытка уйти от совкового быта и комсомольского ура-патриотизма. Чего-чего, а общественный инстинкт начисто отсутствовал в нашей психологии. На этой почве возникли какие-то оргмероприятия с комсоргом строительства Баландиным. Он интересовался, почему мы ведем себя не как вся советская молодежь.

Это соответствовало действительности, но откуда он узнал?

Наша горячая дружба с Валей неожиданно треснула из-за смазливого личика, отношения к которому были, в общем-то, платоническими.

Накопившийся зуд неудовлетворенности и обстоятельствами, и местом, и положением, наконец-то переполнился, и я решил пуститься в одиночное плавание по жизни. Чем было мое решение для папы и мамы, я начал догадываться только после того, как появились собственные дети. А тогда меня уносил ветер странствий на парусах легкомыслия.

Конечно, это была очередная стройка коммунизма – Кременчугская

ГЭС. Там строительство возглавлял мамин знакомый, тоже Новиков, но сухопутный. Мне запомнилось его характерное лицо. Оно носило следы оспы, было скроено из углов, с огромным ртом, небольшими глазами и коричнево-сероватым цветом. Он прочитал сопроводительное письмо, распорядился оформить меня учеником электрика-монтажника, определить в общежитие, и на этом мы навсегда расстались.

Удивительна волшебная тропинка, ведущая нас по жизни! Мы обязательно тут свернем, там остановимся, там подождем, чтобы встретиться с человеком, с которым должны встретиться, попасть в обстоятельства, в которые должны были попасть. В молодости все это выглядит случайностью. Но ведь то, что я нахожусь внутри своего собственного тела и своего сознания в данный момент – это все следствие неумолимых и неизбежных "случайностей".