Опыт физической метафизики - [52]

.

Соответствия эти действительно устанавливаются и они в <...> предполагают, имплицируют независимость соответствующих состояний (и тем самым их однородность) от различий предметных языков. Под предметными языками я не имею в виду национальные языки и так далее, но мы знаем в своем опыте, что можно на совершенно разных языках (подчеркиваю, что я имею в виду предметный язык вообще, а не язык национальный) по-разному знать, говорить и понимать одно и то же и тем самым быть внутри одного и того же испытующего многообразия совершенно независимо, инвариантно относительно различий предметных языков. В том числе я имею в виду те понимания, которые тавтологичны, о которых я говорил, что если можно объяснить или дать понять, то только тому и только то, кто уже понял и что уже понято. А если этого нет, то есть если мы не заложены на один и тот же путь (представьте себе некоторый мысленный Путь с большой буквы), трансляция состояний не происходит. Тогда мы можем сформулировать такую независимость от наглядных предметных икон в виде аксиомы, что Путь с большой буквы не зависит от .. к нему, то есть он не зависит от того, как, то есть из какой культуры, из какого времени, из какой конкретной связи представлений, из какой конкретной связи действия, мы попадаем на этот Путь. Он сам не зависит от путей к нему, путей уже с малой буквы. Вот что означает инвариантность относительно различия предметных языков. Здесь различения прошлого, настоящего и будущего несколько иные, чем в нашем обыденном языке. Скажем, в античной математике был такой элемент, который возобновился лишь с Декартом и возобновился независимо от его собственного отношения к античной математике и знания ее (потому что он сам говорил, что вообще-то неясно, понимаю ли я сам этот античный метод и неизвестны причины, почему они его потеряли), я имею в виду теорему Паппа[12]. Так вот мы можем это представить себе как путь, на который Декарт стал как бы сбоку или спереди (а у греческой математики был свой предметный язык, отличающийся от предметного языка математики новейшего времени), хотя между Декартом и античной математикой прошло несколько столетий. Сбоку ли, спереди ли он встал, это элемент, включенный в многообразия, продуктом которого и являются исторические события, в данном случае историческое событие мысли.

Теперь я хочу двумя штрихами завершить тему закона законов, или вообще свойств исторических законов. Я говорил, во-первых, что то, что мы называем историческими законами, — это некоторые абстракции порядка не в гносеологическом, а в онтологическом смысле слова, что узлы сети, узлы ткани, - они сами упорядоченные объекты, порождающие, в свою очередь, структурацию, или структурированные упорядоченные явления. Здесь это именно не абстракция, а они как бы отвлечены от всего остального, то есть все остальное по отношению к ним не имеет значения, хотя и продолжается. Вспомните ту же самую вину и наказание, о которых я говорил. Если вина пережита и прошла через структуру, например, личностную, то существование личностной структуры есть закон порождения ряда соответствующих ей действий, которые связаны одно с другим независимо от того, что рядом в тот же самый момент происходят обычные психические явления, обозначаемые тем же словом «вина», тем же словом «раскаяние». Существование в законе есть какой-то удерживаемый момент: в нем человек должен стоять, выстоять, держаться в нем. А естественным образом он всегда выпадает вбок, направо или налево, в стихийные сцепления причин и действий, характеризующиеся особой повторяемостью. Вот что имеется в виду под «удерживаться в отвлечении», «удерживаться в абстракции». Но теперь мы понимаем, что отсюда вытекает одно свойство (и для чего я все это говорил) тел отсчета, или моллюсков отсчета, подтверждаемое опытом нашей жизни. В каком-то смысле то, что я называю телами отсчета, или моллюсками отсчета, есть абсолютные элементы нашей жизни. Только поэтому они и могут служить системой отсчета при анализе социальных и исторических явлений. Но время их существования минимально - это как бы какие-то абсолютные точки, которые мерцают, то есть зажигаются и снова гаснут, зажигаются и снова гаснут. Мы ведь на какие-то бесконечно малые моменты включены в жизнь этих порядков и держимся в их абстракции, то есть в их онтологической абстракции. Я уже неоднократно говорил, что мы или устаем, или не можем удержать внимания и так далее. Ведь общество в этом смысле тоже похоже на такой организм — на бесконечно малый, но мерцающий, повторяющий мгновения, поэтому сумма этих мгновений может создавать какую-то устойчивость. Общество и люди включены в многообразия, задаваемые телами отсчета, или моллюсками отсчета, и потом выключены, выпадают, то есть мы не можем представить некоторую действительную абсолютную систему отсчета, длящуюся и пребывающую в нашем реальном пространстве и времени и в нашем предметном языке. Такой единой универсальной системы отсчета по тем соображениям, которые мы уже приводили, не существует. Нет как одной единой системы отсчета, через которую могут быть протащены все явления и события мира, так же как нет одной экономической системы, одной рациональной системы общества и так далее. Я хочу напомнить этот метафизически очень важный пункт, он очень важен будет для моего довершения образа философа и того, что вообще философ может думать об истории общества, в какой позиции по от ношению к этому всему он может находиться и какое значение для него вообще имеет реальная история, реальное время, реальная культура и так далее.