Опыт борьбы с удушьем - [10]

– А почему мы едем отдыхать, ведь сейчас не лето? – после разговора с отцом спросила Женя у Тани.

– Ну да, отдыхать. Туда одиннадцать дней на поезде ехать. Это не отдых, а ссылка. В этом Биробиджане зима круглый год, и туда специально отправляют только евреев, чтобы они все умерли, – ответила Таня, которая была старше Жени на шесть лет и понимала больше.

После этих слов Женя спряталась под большим квадратным столом, накрытым длинной, до пола, скатертью с бахромой. Она не отозвалась, пока ее искали по всему дому и во дворе. Под плач матери и крики отца и соседей «Женя, Женя!» она свернулась калачиком и уснула. Там ее и нашли ночью, когда родители, обессилевшие после безуспешных поисков, вернулись домой. Женя проснулась, когда ее попытались перенести на кровать, выходить из-под стола отказалась и так и осталась там жить. Никакие уговоры и угрозы не могли ее оттуда выманить, она выбегала в туалет и возвращалась под стол.

На Пурим, двадцать восьмого февраля, к родителям пришли друзья, дядя Изя и дядя Давид с женой. Мама поставила на стол гоменташи и вино, купленное на последние деньги, которые она выручила, продав на рынке несколько серебряных ложек с монограммой матери. Еврейские праздники дома никогда не отмечали, только раз в году, на Песах, ходили к папиным родителям, но сегодня был особый день.

Тарелку с несколькими пирожками мама передала Жене под стол, за которым сидели взрослые, пили вино и молчали, лишь изредка перекидываясь редкими словами.

– Гришка Лебедев из соседнего отдела, еврей тоже, подошел ко мне сегодня в курилке. Так сразу несколько голосов раздалось: «Ну, «Джойнт» уже в полном составе», – сказал дядя Изя.

– Говорят, что готовится полная депортация. Мне по секрету один знакомый особист рассказал, что по всей стране составляются списки на евреев – отделами кадров по месту работы и домоуправлениями по месту жительства. Есть два вида списков: на чистокровных евреев и на полукровок. Первыми вышлют чистокровных, полукровок – следом, – откликнулся дядя Давид.

…А в начале марта умер Сталин. Отец в тот день пошел проведать своих родителей, живших на Дмитровке, и оказался там заперт на время похорон. Несколько дней он не мог выйти, потому что ворота закрыли на замок. Окна их квартиры выходили во двор, и они не могли видеть, что происходит на улице, но до них доносились непонятный скрежет и крики раздавленных. Соседи рассказывали, что у здания прокуратуры образовался затор, толпа на улице почти не двигается, люди стоят на месте и давят друг друга.

– Лиза, не смей выходить из дома. Ты не представляешь, что здесь творится! – Семен Григорьевич позвонил домой предупредить жену.

– У нас на Арбате все спокойно, не волнуйся.

– Я звонил Изе, он сказал, что слышал по немецкому радио, будто первый удар случился именно двадцать восьмого февраля. Ты представляешь, точно на Пурим! Как здесь не уверовать? Папа надел ермолку и целый день читает псалмы.

– Сема, ты с ума сошел, не по телефону. – И мама повесила трубку.

Таня вернулась из школы и рассказала, что в школе все рыдали в голос, их учительница, милейшая Раиса Андреевна, не могла стоять на ногах, и ее держали под руки. По лицу у Раисы беспрерывно текли слезы, и она говорила: «Если бы сейчас спросили, что у меня самое дорогое? Дочка, конечно. И вот скажи: отдай ее, и он воскреснет, я бы согласилась».

– Ты бы меня отдала за Сталина, мама? – спросила Таня. Мама только махнула на нее рукой, мол, не городи чушь.

– А меня? – испугалась Женя под столом.

Таня села на корточки и подняла скатерть, чтобы видеть Женю.

– Все девочки у нас в классе лежали лицами на партах, уткнувшись в рукав, и плакали. Я не плакала, но трясла плечами, как все, и думала, что теперь нам не надо будет ехать в Биробиджан. Вылезай.

В конце года им объявили, что их дом вместе с несколькими соседними выселяется, высвобождали место под строительство нового высотного здания МИД. Семен Григорьевич к этому времени уже устроился на новую работу, правда, лишь начальником цеха, а не главным инженером, но это была работа. Он отправил жену с дочками отдыхать на все лето в Лазаревское, а переезд взял целиком на себя. Возвращаясь, мама уже знала, что они едут на новую квартиру. Папа встретил их на машине, и они поехали не на Арбат, как обычно, а на Фили. Ехали долго. Когда вошли в новое жилье, то поняли, что им достались две комнаты в трехкомнатной квартире с соседями. Настроение у мамы было ужасное: другие, переехавшие из их дома на Арбате, получили отдельные двухкомнатные квартиры…

Женя вышла на балкон и увидела болото, за которым открывался вид на проселочную дорогу в деревню Мазилово.

– Ой, болото! – обрадовалась Женя.

– Это не болото, это пруд. По-моему, очень красивый. Лиза, ну посмотри сама. – Папа пытался изобразить энтузиазм.

– Если это пруд, то почему лягушки квакают? – спросила Елизавета Львовна. – Конечно, Женя права – это болото.

– Я не слышу никаких лягушек, – упрямо покачал головой отец. – Это тебе кажется. А вот там, налево от деревни, дача Сталина. Я вас туда как-нибудь отведу.

Мама, поморщившись как от зубной боли, отвернулась и закурила.