Опылители Эдема - [5]

— Ну, Халдейн IV, вы — неандертальский гений! Я не сомневаюсь, что вы правы. Ни тот старец, ни я даже не думали об этом, и живые мертвецы, должно быть, придерживались вашей интерпретации.

Теперь удивился он:

— Кто такие живые мертвецы?

— О, вы должны это знать, изгнанники на Тартар, официально признаваемые умершими.

Ее ответ вернул Халдейна на землю.

— Чего они этим добиваются?

— Старец, о котором я говорила, мой родственник, знал одного из этих Серых Братьев, отправлявших изгнанников на кораблях Тартара. Монах рассказывал, что во время одной посадки на корабль ему пришлось пережить неприятные минуты, когда у какой-то преступницы на полпути по сходне случилась истерика — с кем это не могло случиться? — и она стала пронзительно кричать и сопротивляться. Монахам приходилось худо, и тогда шедший впереди мужчина вдруг крикнул, не оборачиваясь: «Молчи, Он — тот, кто жаждет пораженья, а параллели встретятся в стремленьи». Как только мужчина это произнес, она успокоилась и вошла в звездолет, словно это был обыкновенный корабль солнечной системы, отправлявшийся на другую планету… Теперь я понимаю, что он давал ей сжатое до стенограммы религиозное утешение. Однако я предпочитаю Шелли. Читали вы его «Оду южному ветру»?

Халдейн слушал, но какая-то частица его мозга продолжала возвращаться к пагубному хобби Фэрвезера. Каждый приставлен к своему делу, но в данном случае ирония заключалась в том, что стихи, укрепившие дух изгнанницы, были написаны человеком, который изобрел пропульсивную систему, зашвырнувшую ее на замороженную планету, именовавшуюся Тартаром, и эта планета была открыта разведывательными космическими ракетами, построенными по проекту Фэрвезера, и название придумал ей Фэрвезер, скорее всего как раз в то мгновение, когда особенно остро почувствовал приближение приступа тяги к парадоксам.

Хиликс была первокурсницей университета Золотых Ворот и намеревалась продолжать обучение в своей категории. Ее переполняло страстное желание обсуждать свою область знаний, и этот поток ее увлеченности захватил Халдейна и понес вместе с ней. Лавлейс и Геррик, Саклинг и Донн, Китс, Шелли — эти архаичные имена срывались с ее языка так же легко, как имена друзей, и она читала наизусть их стихи то весело, то с ностальгической грустью. Ее голос, звучавший на фоне шума прибоя, окутывал его ощущением наступления золотого века и соприкосновения с самой душой истории.

Наконец косые лучи солнца, все более клонившие тени гор к западу, заставили их понять, что пора уходить.

Она шла по веранде впереди него, и он, любуясь ее походкой, громко спросил:

— Что там говорилось о царственной поступи?

Ах, можно ль царственней ступать,

Ах, диво форм ее,

Ах, добродетели, ах, стать?

Роуз Хармон — все твое.

— Это же вы, Хиликс, — закричал он в восторге. — Ваш портрет сзади.

— Замолчите, вы, крепкий орешек! Кто-нибудь может услышать.

Он подошел вместе с ней к ее машине и придержал для нее дверцу.

— Халдейн, вы галантны, как сэр Ланселот.

— Вы не говорили мне о нем. Достанет ли у вас смелости как-нибудь встретиться со мной вечером в Сан-Франциско, лучше всего завтра, чтобы рассказать мне о сэре Ланселоте в каком-нибудь подходящем месте, скажем, в пивном баре сэра Фрэнсиса Дрейка?

— Вы не боитесь, что я работаю в полиции?

— А вы не боитесь, что я — полицейский?

— Я подумала о вашей безопасности, — улыбнулась она. — О полицейских я тоже могу позаботиться.

Она уехала, помахав рукой.

Он медленно пошел к своей машине, думая о том, что химические процессы в его организме протекают как-то не так, как следует. Некоторое время он сидел и разговаривал с девушкой, которую навсегда проглотила огромная безликость Сан-Франциско; он был счастлив, пока она была рядом, но теперь ему было грустно.

Он вывел машину на шоссе и поставил автоводитель на полосу Беркли, радуясь большой скорости, с которой тот повел автомобиль, говорившей ему о том, что дорога свободна на многие мили вперед. Откинувшись на спинку сидения, он мчался один между серыми горами и голубым морем и наслаждался редкой возможностью отдаться самосозерцанию.

Где-то там, на востоке, в жилом массиве, где человеческие существа нашли себе местопребывание даже в отрогах скал, есть девушка восемнадцати лет, которую выберут для него генетики. У нее, несомненно, квадратный подбородок и копна волос на голове, как у большинства женщин-математиков. Она наверняка остроумна, добра и заслуживает безмерной преданности, но в этом отношении у нее есть один существенный недостаток — она не может превратиться в Хиликс из Золотых Ворот.

Пока автомобиль углублялся в рощу, обступившую дорогу, и калифорнийские мамонтовые деревья хлестали его переплетеньями своих длинных теней, Халдейн упивался горечью прощания. Ему двадцать лет, за окнами машины сгущаются сумерки, и он навсегда попрощался с девушкой, которая пришла к нему, как приходила к древним ирландцам Дейрдр, такая красивая и статная, что цветы склонялись к ее ногам. И вот она оставила его, а ветры сентября, шуршащие мимо несущейся машины, напевают баллады тех времен, когда люди ходили по земле королевской поступью, времен, отдаленных от нынешнего года по летосчислению от Рождества Господа Нашего на три столетия… Вспыхнувший красный свет предупредительной сигнализации вывел его из задумчивости.