Опустошенные сады (сборник) - [9]
В передней дребезжит звонок.
Торопясь, задевая за мебель, Рогнеда выходит в переднюю, снимает стальную цепочку с двери, отодвигает задвижку. Руки дрожат.
— Рогнеда Владиславовна!
Это Ковалев, в морской накидке, с поднятым капюшоном.
Он подает ей букет, — белые, белые, белые, белые цветы… Так много белых цветов, что в глазах остается сплошное белое пятно.
Она с легким поклоном берет от него букет.
— Мерси!
И торопливо говорит:
— Вот сюда, сюда вешайте накидку, — та вешалка сломана. Пришли-таки, не надули? Как здоровье вашей жены?
— Ничего, она всегда хорошо себя чувствует, — растягивает слова Ковалев протирает носовым платком вымоченные накидкою руки.
— А я сейчас играла и не слышала, что вы звоните… Надеюсь, не долго заставила вас прождать?
— Нет!
Ковалев в своей излюбленной рембрандтовской рубахе.
— Что это у вас такой мрачный вид, Рогнеда Владиславовна?
Она улыбается:
— А мне самой казалось наоборот. Я очень рада, что вы пришли… Проходите же! Спасибо вам за букет, надо его поставить в воду, чтобы не завял.
9
— Вы сегодня великолепны! Сегодня в вас торжествует черная красота, вы мне кажетесь жрицей Черного Бога. Или вы думаете обмануть меня этим крестом, — не поверю.
Рогнеда смеется.
Он сидит на маленьком стуле, выкрашенном бронзовою краской. Рогнеда перед ним на диване. Он ее рассматривает, как поразившую его картину, как статую, восхитившую правильностью форм и безмолвным величием.
— А как ваши наблюдения над мыслью?
Ковалев задумчиво отвечает:
— Какие там наблюдения? Для этого я слишком неусидчив и несистематичен. Так, просто маленькие подглядывания в щелочку. Но только меня эта тайна влечет. Какими неведомыми путями, к каким недосягаемым целям стремится человеческая мысль? Порою, в жесточайшие приступы хандры, я как бы раскрываю двери и вхожу, вхожу в свою мысль, тогда мне кажется, что ею можно вполне овладеть… Но вот, рассеялись туманы — и опять темно и пусто: мысль от меня ускользает, я начинаю реально ощущать свою оторванность от нее.
— Ночью, вернувшись от вас, я поняла вас и тоже испытала нечто подобное.
— Вот видите!.. Но вся эта оторванность еще может быть объяснима физиологическими причинами, ну, что ли там, мгновенным психозом, временной порчей того механизма, который называется мозгом. Но есть области, в которых наша мысль совершенно выходит из сферы нашего сознания и живет самостоятельною жизнью. Вот уже пятнадцать лет, как меня преследует нечто, что можно было бы назвать предчувствием, если бы оно умещалось в этом понятии. Часто бывает так: я читаю книгу и вдруг, неизвестно почему, останавливаюсь на каком-нибудь слове, скажем — меч… Это слово, по преимуществу, литературное и в обыденной жизни редко употребляется, но я слушаю и чего-то жду. Действительно, через несколько секунд в соседней комнате происходит разговор, где центром является меч. Долбня скажет слово, что отрубит мечом! Ах, оставьте ее: разбила чашку — и ладно, повинную голову и меч не сечет. И так очень часто и во многом, что мы принимаем или за случайность или мимо чего проходим, не замечая.
Ковалев замолкает. Зрачки его глаз словно расширяются, а в углах рта опять те мучительные складки, какие Рогнеда подметила вчера.
— А вы, Георгий Глебович, собираетесь за границу?
— Да, весной или осенью…
— В Венецию?
— Да. Откуда вам известно?
Рогнеда сверкает мелкими хищническими зубами:
— Не помню. Слухами земля полнится.
— Да, собираюсь, если удастся продать корабельную рощу в моем имении. Ее покупает лесопромышленник Дудов, удивительная скотина и первостатейный жулик, корчащий из себя английского негоцианта.
«А почему вы ничего не скажете о Танечке? Ведь, она василек, незатронутый пылью»…
Вваливается Профессор с подносом. На подносе бутыли — с коньяком и лимонадом и бокалы.
— Вот сюда, Профессор! — указывает Рогнеда на стол. — Страшно люблю пьянствовать! — обращается она к Ковалеву. — Коньяк с лимонадом — вроде шампанского, а шампанское, если бы я была богата, я бы пила целый день.
Профессор приносит вазу с фруктами, ставит на стол рядом с подносом и уходит.
— Где вы выкопали этого Тмутараканского болвана? — спрашивает Ковалев, указывая вслед ей на дверь.
— Она у нас давно, и пожалуйста, извольте относиться к ней с большим уважением: вовсе она не Тмутараканский болван, а Профессор.
Ковалев откидывает назад волосы.
Рогнеда вливает в бокалы по маленькой рюмке коньяку и добавляет лимонадом.
— А ну-ка, Георгий Глебович!
— Браво!
Он чокается с Рогнедой и высоко поднимает бокал.
— Я, Рогнеда Владиславовна, чувствую себя хорошо только с вами. С вами можно поговорить по душам, вы поймете, не оскверните кощунственно, вы выше многих условностей, в вас я не слышу подлого голоса черни, толпы. К вам прихожу, как в убежище, и исцеляюсь.
— Пейте же! Пейте! — настойчиво торопит его Рогнеда. — Видите, я осушила до дна… Гуляю напропалую!
В передней дребезжит звонок.
— Кто там еще?
…Алексей. В сапогах, забрызганных доверху грязью, входит, покачиваясь в комнату, и неуклюже раскланивается.
— Се грядет муж во полунощи!.. Да вы тут того… Хо-хо!
Встряхивает руки Рогнеде и Ковалеву.
— Так, так-с!
Берет бутылку с коньяком, долго ее рассматривает на свет.
«На высокой развесистой березе сидит Кука и сдирает с нее белую бересту, ласково шуршащую в грязных руках Куки. Оторвет — и бросит, оторвет — и бросит, туда, вниз, в зелень листвы. Больно березе, шумит и со стоном качается. Злая Кука!..» В сборник малоизвестного русского писателя Бориса Алексеевича Верхоустинского вошли повесть и рассказы разных лет: • Лесное озеро (расс. 1912 г.). • Идиллия (расс. 1912 г.). • Корней и Домна (расс. 1913 г.). • Эмма Гансовна (пов. 1915 г.).
«Осенний ветер зол и дик — свистит и воет. Темное небо покрыто свинцовыми тучами, Волга вспененными волнами. Как таинственные звери, они высовывают седые, косматые головы из недр темно-синей реки и кружатся в необузданных хороводах, радуясь вольной вольности и завываниям осеннего ветра…» В сборник малоизвестного русского писателя Бориса Алексеевича Верхоустинского вошли повесть и рассказы разных лет: • Перед половодьем (пов. 1912 г.). • Правда (расс. 1913 г.). • Птица-чибис (расс.
«Набережная Волги кишела крючниками — одни курили, другие играли в орлянку, третьи, развалясь на булыжинах, дремали. Был обеденный роздых. В это время мостки разгружаемых пароходов обыкновенно пустели, а жара до того усиливалась, что казалось, вот-вот солнце высосет всю воду великой реки, и трехэтажные пароходы останутся на мели, как неуклюжие вымершие чудовища…» В сборник малоизвестного русского писателя Бориса Алексеевича Верхоустинского вошли повести и рассказы разных лет: • Атаман (пов.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Одна из ранних книг Маркеса. «Документальный роман», посвященный истории восьми моряков военного корабля, смытых за борт во время шторма и найденных только через десять дней. Что пережили эти люди? Как боролись за жизнь? Обычный писатель превратил бы эту историю в публицистическое произведение — но под пером Маркеса реальные события стали основой для гениальной притчи о мужестве и судьбе, тяготеющей над каждым человеком. О судьбе, которую можно и нужно преодолеть.
Цирил Космач (1910–1980) — один из выдающихся прозаиков современной Югославии. Творчество писателя связано с судьбой его родины, Словении.Новеллы Ц. Космача написаны то с горечью, то с юмором, но всегда с любовью и с верой в творческое начало народа — неиссякаемый источник добра и красоты.
«В те времена, когда в приветливом и живописном городке Бамберге, по пословице, жилось припеваючи, то есть когда он управлялся архиепископским жезлом, стало быть, в конце XVIII столетия, проживал человек бюргерского звания, о котором можно сказать, что он был во всех отношениях редкий и превосходный человек.Его звали Иоганн Вахт, и был он плотник…».
Польская писательница. Дочь богатого помещика. Воспитывалась в Варшавском пансионе (1852–1857). Печаталась с 1866 г. Ранние романы и повести Ожешко («Пан Граба», 1869; «Марта», 1873, и др.) посвящены борьбе женщин за человеческое достоинство.В двухтомник вошли романы «Над Неманом», «Миер Эзофович» (первый том); повести «Ведьма», «Хам», «Bene nati», рассказы «В голодный год», «Четырнадцатая часть», «Дай цветочек!», «Эхо», «Прерванная идиллия» (второй том).
Рассказы Нарайана поражают широтой охвата, легкостью, с которой писатель переходит от одной интонации к другой. Самые различные чувства — смех и мягкая ирония, сдержанный гнев и грусть о незадавшихся судьбах своих героев — звучат в авторском голосе, придавая ему глубоко индивидуальный характер.
Александр Митрофанович Федоров (1868-1949) — русский прозаик, поэт, драматург. Сборник рассказов «Осенняя паутина». 1917 г.
Михаил Владимирович Самыгин (псевдоним Марк Криницкий; 1874–1952) — русский писатель и драматург. Сборник рассказов «Ангел страха», 1918 г. В сборник вошли рассказы: Тайна барсука, Тора-Аможе, Неопалимая купина и др. Электронная версия книги подготовлена журналом «Фонарь».