Опухоль - [5]

Я не хотела брать, да и сил тащить на себе тяжесть у меня не было, но сестра шепнув "не надо обижать старика", взяла гостинцев и направилась к выходу. Вечерело. Улица вела мимо облупившейся поселковой церкви. Контуры трех куцых куполов сливались с наступающей темнотой.

16

Литургия в разгаре. Правит владыко. Вокруг него с видом полной покорности стоят священники и среди них тот, который в моем серддце. Протиснулась поближе, став на ту сторону, на которой был мой старец. Не знаю, заметил ли он мое присутствие, почувствовал ли на себе мой взгляд, но только он не смотрел в мою сторону. В это время начал мировать мирян архиерей, а затем, наконец, и мой. Я не ожидала, что он получит столь высокую должность. Наряд на нем сегодня особенный. Вместо черной рясы с зеленым передником, лиловые ризы, почти фиолетовые. Меня как что-то толкнуло. Я решила помироваться у него. Поцеловав икону, я с легкой усмешкой подошла к нему и посмотрела в глаза, Он также остановил на мне свой взор, но затем, вспомнив свой долг, помазал мне лоб. Но я не двигалась с места. Ждала. Он сделал плавное, лебединое движение рукой, создав удобное положение для поцелуя. О, какое безумие - я целую руку мужчине.

Несколько раз заполняла бланк, потому что до этого с подобным не сталкивалась. Принесли посылку. Как на крыльях вылетела из почты - хотелось скорее раскрыть, чтобы всецело погрузиться в домашнюю обстановку. И вот я смотрю на присланное - манка, вермишель, сало, яблоки... Коржики! Я живо представила маму, стоящей у духовки и пекущей их для меня.

Дни в институте проходят безотрадно. И вне его стен нет успокоения. Хозяйка попалась сварливая. Клава сегодня заболела. Вероятно сделала аборт.

- Позировать пришли? - сказал Сергей Дмитриевич, - тогда давайте начнем, и он тут же, поставив на мольберт фанеру, взял палитру в руки и начал писать мой портрет, наметив углем основные пропорции. Когда смотрел на меня, я улыбалась ему глупой улыбкой, на которую он совершенно не реагировал. Мне было стыдно самое себя, я старалась думать о чем-нибудь отвлеченном, о далеком - о доме, о матери; хотела погрузиться в эти воспоминания, но все мои усилия были тщетны. Я испытывала на себе его взгляд и больше ни о чем не могла думать. Я не человек. Я натурщица. Я - предмет. Угощали меня гречневой кашей с молоком, после чего он опять принялся за работу. Когда я уходила, проводил меня на лестницу, осветив ступеньки спичкой.

Я так устала от этой злой и безотрадной жизни, что хотелось забыться во сне. И мне повезло. Приснились Тюльпанчик и мама. Затем я увидела с ними себя. Мы собирали спелые абрикосы, Я спала и боялась выйти из этого сна - потерять ощущение того близкого и дорогого, которое некогда было для меня таким явным и доступным. Между тогда и теперь такая бездна, что я плачу. Завтра пойду в церковь.

Случайно прочитала Клавино письмо. Она пишет подруге: "Живу в одной комнате с художницей! Ни рыба, ни мяса. И вообще какая-то странная и непонятная".

Альбома "Брюллов" ни в одном магазине не оказалось. Соблазнилась на яблоки. Съела все. Последнее отдала сидящему на паперти нищему. Возле икон размахивал кадилом невзрачный дьячок. Я очутилась рядом с одной из женщин, которая, решив, что я отношусь к непосвященным, начала знакомить меня с церковными правилами и обрядами. В разговоре она называла священников по именам. Воспользовавшись ее осведомленностью, я выяснила, что моего возлюбленного зовут отцом Стефанием.

17

Водитель включает фары. Коридор моего зрения совпадает с освещающим трассу пятном, двигающимся вместе с автобусом. Я вижу неровности набегающего асфальта и параллели обочин, заросшие сорняками. И вдруг - заяц: катапультируется из темноты и, чтобы не попасть под колеса, спешит исчезнуть в ней, пересекая при этом световой пучок. Интересно знать - существует ли освещение, которое пересекаю я и кто является наблюдателем? А может быть все гораздо проще окружающий мир таков, каким видит его моя сестра. Свет для нее - свет, темнота - темнота. Заяц - заяц. Изредка она посматривает на меня с нарисованной на лице жалостью, придерживая на коленях рюкзак, наполненный грецкими орехами.

18

Разговор шел о том, как тяжело жить, особенно здесь - в областном центре. Вдали пылал багровокрасный закат, величественный и свободный. Из-за высоких крыш солнца, самого ядра этого заката, не видать. Съев пирожок, я привстала...

- Давай пойдем в церковь, - предложила Клаве.

- Нет, не пойду. Я в таком растрепанном виде.

С трудом, но все же я уговорила ее. Мы шли, не замечая людей, шума, визга детей, которые, почуя весну, высыпали на улицу. Для меня все жители этого города, словно облетевшие деревья... Нет! - механизмы с одними и теми же деталями, движущимися вне времени и пространства. Но вот мы вышли на базарную площадь, перешли мост, проложенный через тщедушную речку. Здесь людей оказалось гораздо меньше и мы, чтобы отдохнуть, замедлили шаг. И тут я увидела на месте величественного зарева узкий серп молодого месяца. Подумала о том, что точно такой висит сейчас и над нашей хатой. Присела и взяла под ногами немного земли, чтобы задумать сон. Мы взошли на пригорок и тут во всей своей монументальной красоте выросли купола церкви. Служил только один отец Илия. Я и Клава направились к алтарю. Я остановилась возле примелькавшейся старушки, одной из частых посетительниц храма. Узнала, что отца Стефания нет сегодня, что владыко серьезно болен и вряд ли сможет служить пасху. Посмотрела на Клаву. Она стояла на коленях и молилась. Если не с верой в душе, то, по крайней мере, с претензией на нее.