Опричнина. От Ивана Грозного до Путина - [40]
Но, может быть, связи с Курбским – это тоже только предлог? В свете того, о чем говорилось выше – о тенденции к полной смене правящего слоя, – это, как представляется, весьма вероятно. Кстати, Сарыхозин – фамилия тюркская. Что это – начало конфликта между самими ордынцами? Или Сарыхозин – потомок более ранних выходцев из Орды, которые бежали в Москву, вероятно, в том числе и потому, что не хотели «очингисханиваться»?
Помимо бояр, дворян и их челяди, бежали горожане, зажиточные крестьяне. Бежали целыми семьями, целыми ватагами…[341] Это и неудивительно с учетом того, что, по подсчетам С. Б. Веселовского, на каждого репрессированного боярина приходилось три-четыре служилых дворянина, а на каждого дворянина – не менее десятка простолюдинов[342]. И это, очевидно, в разгар опричного террора, когда родовитое боярство уничтожалось наиболее интенсивно; в более поздний период правления Грозного, очевидно, соотношение было еще менее благоприятным для «простого народа». Бежал и первый московский книгопечатник Иван Федоров, и тоже в Литву. Но о Федорове чуть ниже.
Пока же отметим, что, таким образом, Россия из страны, в которую бегут, превратилась в страну, из которой бегут. И теперь, в отличие от времен Ивана III, Москва Ивана Грозного объявляет беглецов «изменниками», а по адресу их потенциальных «укрывателей» (подразумеваются в первую очередь Польша и Литва) мечутся громы и молнии: «во всей Вселенной кто беглеца приймает, тот вместе с ним неправ живет». Литовский же король отвечает: «Таковых людей, которые отчизны оставляли от зневоленья и кровопролитья горла свои уносят, пожалеть надо, а не выдавать тирану, последнее недостойно христианского государя»[343].
Стороны не просто поменялись ролями по сравнению с тем, что было еще совсем недавно. При Иване III литовский государь не проклинал московского князя – «кто беглеца приймает, тот вместе с ним неправ живет». А тот, в свою очередь, не сотрясал воздух обвинениями литовского собрата в тирании, а просто отвечал, что Астафий Дашкович – не «здрадец» и не «беглый раб», а «метной человек», который переехал в Москву «по старине», как всегда было принято.
Вполне по-европейски. Как раз примерно в те же годы португальский офицер, отставной капитан флота Фернао де Магельянеш, вошедший в историю под именем Фернандо Магеллана, перешел на испанскую службу и предложил королю Испании план плавания в Индию вокруг Южной Америки (что в итоге привело к первому кругосветному путешествию). Португальский король, понятное дело, требует от Магеллана вернуться, а от испанского монарха – поспособствовать этому; оба отказываются, но взаимных громких обвинений в «тиранстве» и «неправедном укрывательстве» мы не видим[344].
Теперь же между Иваном Грозным и польско-литовским королем мы видим явно идеологическое противостояние: европейская свобода против «ордынской» тирании, «порядок» (в деспотическом понимании) против «беспорядка»… И массовое бегство православных подданных от тирана происходило при том, что, как мы уже говорили, как раз в это время в Литве (с 1569 г. объединившейся с Польшей в Речь Посполитую) усилилось притеснение православных.
Но тем, кто не бежал в Литву, едва ли было лучше. И отнюдь не только (и не столько) из-за репрессий. Материалы писцовых книг позволяют сделать вывод, что с конца 1560-х гг. начался кризис сельского хозяйства, что и неудивительно, если учесть, например, что в 1560-х гг. налоги и подати выросли в 4–6 раз. В 1568–1569 гг. страну постиг неурожай, и хлеб подорожал в 5—10 раз. Голодная смерть косила население. В дни опричного погрома в Новгороде по ночам крали тела убитых и ели или солили в бочках. В Твери в 1570 г., по Р. Г. Скрынникову, от голода погибло втрое больше людей, чем от опричного погрома.
О погроме Новгорода и Твери речь впереди, а пока спросим: стоит ли видеть причину этого сельскохозяйственного кризиса только в Опричнине или только в неурожаях? В конце концов, нечто подобное опричному террору в те годы имело место и во многих странах Запада (например, Варфоломеевская ночь или террор испанцев в Нидерландах; К. Валишевский сравнивает новгородскую резню с резней, веком ранее – в 1468 г. – устроенной Карлом Смелым в Льеже или чуть позже Людовиком XI в Аррасе)[345]. А уж неурожай в те времена – обычное дело.
Историк И. Л. Перельман видит причину голода в затянувшейся Ливонской войне. Этот тезис в более развернутой форме повторяет и К. Валишевский: мол, в истории русского крестьянства XVI в. намечаются два кризисных явления – быстрое исчезновение крестьян-собственников и внезапное обеднение всего вообще крестьянского населения, почему и пришлось крестьянам отказаться от свободы, чтобы не умереть с голоду. Объяснение того, почему же на крестьянство свалились две упомянутые напасти – «исчезновение крестьян-собственников и внезапное обеднение всего вообще крестьянского населения», – дается стереотипное: рост военных расходов
