— Дайте ему коньяку, — говорю я.
Он сжимает зубы и отворачивается.
— Конец, Пауль, — заключаю я.
По коридору слышатся чьи-то шаги. Теплоход просыпается.
В Одессе, что уже согласовано с капитаном, мы сходим первыми, как только опускается трап. Впереди Ермоленко, за ним Лежава и Нодия, поддерживая под руки опустившего голову Сахарова, который теперь уже не Сахаров, а Волошин-Гетцке, последним я, сразу попадающий в объятия «Тараса Бульбы».
— Спиймали все-таки того чоловика! — радостно возвещает он.
— Поймали, Тим.
— Значит, на вареники ко мне не поедешь?
— Не поеду, Тим. Приедешь ты ко мне. Вызовем для опознания.
Волошина уводят к ожидающей нас тут же на причале машине.
— Проводи Галку, Тим, — говорю я. — Пусть ожидает меня в аэропорту.
— До побачення, — кивает он.
Еще одно прощание с прошлым, а впереди уже разговор с генералом.
— Поздравляю, Романыч, — слышу я в ответ на мой краткий доклад, — а у нас тоже хорошие новости…
Я жду продолжения.
— Сахарова все-таки явилась с повинной. Все подтвердилось. Ты как в воду смотрел.
— Задержали?
— Зачем? Показания записали. Все ясно. Никуда она не сбежит и от суда не уйдет. Только в строгости приговора я, честно говоря, сомневаюсь.
— А как с Волошиным?
— Проще простого с Волошиным. Дело доведет Корецкий. Вот так.
Я не могу скрыть разочарования.
— Почему он, а не я?
Генерал долго молчит. Я слышу, как он постукивает пальцами о стеклянную доску стола.
— У тебя другая задача, Романыч, — наконец говорит он. — С Волошиным, по сути дела, все уже кончено, а вот Тамара Сахарова по возвращении домой сняла медную дощечку с двери. Не случайно сняла, ты сам предполагал нечто подобное. Мы, конечно, вернули дощечку на свое место, и теперь в квартире наши люди. Ищем связей и, безусловно, найдем. Вот ими ты и займешься. Только это, конечно, другое дело.
Генерал прав. Это уже совсем другое дело.