Опоздавшие - [34]

В миссии Лукреции Белл не было никаких епитимий, поскольку протестанты их не применяли. Кроме того, после родов женщине давали шесть недель на раздумье, что делать с ребенком – оставить или отдать.

Брайди понимала, что ей, наверное, придется отдать малышку. А разве был иной выход? У нее ни жилья, ни работы, как им с маленькой существовать?

Порой она фантазировала, что вновь пересечет Атлантику и ошарашит родных своим появлением с дитем и байкой о муже, умершем в Америке. Но даже если вдруг найдутся деньги на билет, новорожденному ребенку не выдержать тяжелого путешествия. А она не вынесет еще одних похорон в море.

В свой выходной день Аделаида сопроводила ее в миссию. И без того долгая поездка конкой на Бликер-стрит показалась нескончаемой, поскольку они заняли передние места, где их не только трясло и качало, но еще удушало зловонием лошади, пускавшей ветры. Всю дорогу Брайди зажимала платком рот и нос, глуша рвотные позывы.

Впервые в жизни она переступила порог протестантского заведения. Аделаида отважно постучала в дверь, которую открыла приветливая женщина в белой униформе. Вещи Брайди она поставила в уголок и повела девушек длинным коридором с натертым до блеска полом. Проходя мимо домовой церкви, сквозь стеклянные филенки закрытых дверей Брайди заглянула внутрь: скамьи, алтарь, распятие. Удивительно, как всё это похоже на католический храм. Конечно, посещение протестантской церкви – грех, но этот грех ничто по сравнению с тем, который привел ее сюда. Уж сильнее-то душу не осквернишь.

Девушек провели в кабинет и усадили на стулья перед огромным столом красного дерева, за которым восседала сурового вида дама, направившая свой лорнет на Брайди.

Аделаида хихикнула – это был признак волнения. Брайди и сама боялась жутко. Если протестанты ей откажут, придется идти к монахиням, которые не только не простят, но еще заставят пострадать за грехи, уж с них станет. Не дай бог, суровая дама погонит прочь. В брошюре-то сказано, что миссия дает убежище и надежду всякому, кто в них нуждается. Брайди положила руку на выпиравший живот, словно напоминая, что невинное дитя тоже взывает к милосердию.

Дама осведомилась, откуда Брайди родом. А когда улыбнулась и спросила, какое имя она хотела бы взять на время пребывания в миссии, Брайди едва сдержала радостный вскрик. Девушки, пояснила дама, не раскрывают своих истинных имен, дабы потом начать жизнь с чистого листа.

– Может, Мэри? – сказала Брайди, решив назваться в честь подруги.

Оказалось, Мэри уже имеется.

– Лулубель! – выпалила Аделаида. Брайди усмехнулась. Дома так звали корову, которая, выбравшись из хлева, бродила по улицам и заглядывала в открытые окна.

Брайди кивнула, и дама, обмакнув перо в чернильницу, записала ее новое имя. Ну и ладно. Оно же ненадолго.

* * *

В спальне Брайди (Лулубель) выделили койку. Как все, она получила работу – ее откомандировали на кухню. Встав еще затемно и одевшись, по каменной лестнице Брайди спускалась в цокольный этаж, где под руководством сестры Марты (вообще-то не монахини), здоровенной женщины в фартуке, обучалась чистить, нарезать, шинковать и крошить. Пальцы наставницы напоминали сардельки, но со всем этим справлялись вдвое быстрее Брайди.

Через два месяца ее попросили заменить подсобницу прачки, которая отправилась «наверх». Наступила зима, и Брайди обрадовалась работе в теплом парном подвале, где старшая прачка посвящала ее в секреты мастерства: как деревянными щипцами ухватить прокипяченное белье, как заправить его в каток, как сваренное мыло превратить в бруски и прочим хитростям, не упомянутым в книге миссис С. С. Пил.

* * *

Брайди казалась себе такой огромной и тяжелой, словно проглотила гору. Она раздалась вся, не только в поясе – оплыло лицо, налившуюся грудь приходилось утягивать, чтоб застегнулась блузка. Даже щиколотки, которыми она так гордилась, утратили форму, и теперь ноги смахивали на столбы.

– Ты наверх? – спросила рябая лифтерша.

Брайди помотала головой:

– Нет.

«Наверх» означало «рожать». Но ей еще рано. Пока что к фельдшерице на осмотр.

Задумчивым лифтом разрешали пользоваться только для подъема на последний этаж, где принимали роды. Брайди порадовалась неспешности подъемника, ибо не любила врачей и боялась всего связанного с медициной. Один такой врач угробил дядю Марта, неправильно отмерив ему дозу лекарства. А из-за другого тетя Полли ослепла на один глаз.

Казалось, лифт недоволен непомерной тяжестью пассажирки – ехал еле-еле, скрежеща цепями и валами. Временами кабина замирала, точно скалолаз, собирающийся с силами перед последним броском к вершине. Стенки ее были расписаны цветастыми птицами, благодушно взиравшими из одинаковых бамбуковых клеток. Птицы же были разные: павлины, попугаи, синешейки, вьюрки. Их нарисовала обитательница миссии, размашисто подписавшаяся в углу картины: «Томасина». Томасина! Прекрасное имя для дочки, подумала Брайди, в нем будет увековечен ее отец. Конечно, художница такая же Томасина, как я Лулубель. Интересно, что с ней стало? Она отказалась от ребенка или оставила себе?

При виде белого фартука и белого чепца фельдшерицы Брайди напряглась, но вскоре расслабилась, почувствовав себя в добрых заботливых руках. После осмотра фельдшерица отменила отвар из листьев малины, которым здешние будущие мамы укрепляли мышцы матки.