Опоздавшие на поезд в Антарктиду - [11]

– Подождите, курсант Покровский, не тарахтите. И вообще, идемте в дом – разговор будет длинным.

* * *

Любой мужик в любом возрасте чувствует себя полнейшим дураком, когда женщина говорит ему, что он вот-вот станет отцом. Ну, если этот мужик – муж в доме и по паспорту, то это еще куда ни шло. А если и не мужик большой, а курсант, которому, как только что выяснилось, восемнадцать стукнет еще через два месяца, и зарплата у которого всего три пятьдесят, и впереди три года учебы, тогда как?!

Илюше Покровскому новость эта была как бильярдным шаром по лбу. И впереди, надо полагать, таких шаров было еще немало. Первые уже стучались во входную дверь – мама с папой Егоровы, явились – не запылились. Хоть бы немного задержались, чтоб он успел как-то новость эту зажевать, а может даже, и запить. Запить ее очень даже не мешало. И хоть Илья этим не злоупотреблял, сейчас не отказался бы. Чтоб забыться на какое-то время, принять все как должное, осознать.

Но времени на это у него не было. Он слышал, как Егоровы-старшие щебетали в прихожей, скрипели дверцей шкафа, шаркали старыми тапочками. Потом послышался шепот. Вот сейчас бы находиться в Мраморном зале Стрельнинского дворца, где любой шепоток слышится во всех углах. А тут, в этой хрущобе, где потолок висел так низко над головой, что его со стула можно достать руками, с акустикой было плохо. Илья мог только догадаться, что Аня сказала родителям, что за птица сидит в ее комнате. «Птичка в клетке!» – печально подумал о себе Покровский.

Родители, вопреки его ожиданиям, в Анину комнату не зашли, а сразу отправились на кухню, где загремели весело кастрюльками. Почти тут же до чуткого курсантского носа доплыли вкусные запахи, и Илья понял: бить не будут, а это уже ой как кучеряво!

Аня вошла в комнату, кивнула Илье:

– Пошли ужинать! Да не бойся ты! Не тобой будут ужинать! Пошли-пошли!

Родители Ани оказались симпатичными и доброжелательными людьми. Правда, были они как-то излишне напряжены, но это объяснимо: если б он их дочери мужем был, а то ведь не пришей, не пристегни, курсант! И на тебе – без пяти минут отец, а вопрос с семьей еще не решен.

Батя Ани через стол протянул Илье руку, дрожащим голосом, с расстановкой, представился:

– Алексей. Тимофеевич. Егоров!

– Очень приятно. Илья. Покровский.

– Хорошая фамилия, мать! Хор-р-рошая! – Анин батя – без пяти минут тесть курсанта Покровского – смачно повторил фамилию Ильи, как бы примеривая ее на любимую дочку.

Маманя, от радости ли, от горя ли – неизвестно, тихо рыдала в мужской носовой платок, а Аня поглаживала ее по плечу и повторяла:

– Мам, ну, перестань! Ну, не удобно же!

– Тетя Таня я! – всхлипывая, вставила будущая теща и, сложив ладошку лодочкой, сунула ее без пяти минут зятю.

Стоп! Что-то он уже все за всех решил, а ведь об этом, о самом главном-то, еще и разговора не было. И надо же как-то делать предложение. О, черт! Как же это все делается-то?!

Одно успокаивало Илью: рядом сидела совершенно спокойная Аня и под столом сжимала его руку, подбадривая. Вторую руку новоявленного жениха оттягивал пакет с коробкой, про которую он совсем забыл.

– Аня, я привез тебе подарок. Вы позволите? – галантно обратился он к родителям.

– Конечно-конечно! – закивали мама-папа, позволяя, а Илья уже вытаскивал оклеенную шелком коробку.

– Что это? – Аня приподняла край крышки и с любопытством заглянула внутрь. – Ой, куклы!

Она достала их и разложила на столе. Илья надел одну на руку, и кукла ожила, заплясала на краю стола.

Мамаша Таня заойкала, как ребенок, и было видно, что не притворяется, что и в самом деле ей так весело. Все-таки умеют простые люди принимать подарки, делая это с радостью.

Пока дамы развлекались, без пяти минут тесть достал из-под стола бутылку и стремительно наполнил две рюмки, шепнув Илье:

– Таня не пьет, Аньке нельзя! Поехали, сынок!

И они поехали. Да так, что Илья не помнит, кто и как их остановил.

Он проснулся утром и увидел перед носом не выкрашенную веселенькой зеленой краской стену, как в спальном корпусе училища, а цветастые обойчики в разводах. Он не сразу понял, где находится, и, лишь отвернувшись от стены, признал комнату своей невесты.

Он почти на законных основаниях спал у стенки на ее девичьем диванчике. На стуле у окна висели его отпаренные форменные брюки, под стулом на перекладинке торчали черные носки, похоже свежевыстиранные. А в изголовье – о, чудо! – на табурете стоял стакан. Воды в нем, правда, было маловато. Но, как оказалось, не вода и была, а водка. А рядом – блюдце с огурцом. Видать, родитель у Ани при всем понятии в этом вопросе – позаботился, благодетель.

Илья дотянулся до стакана, выпил, крякнув, укусил от сморщенного соленого, слегка под сохшего огурца и отвалился на подушку. Похоже, у него начиналась новая жизнь, но он этого еще не осознал.

Родители Покровского его сообщение о предстоящей женитьбе приняли в штыки. Ну, их понять можно, у них все-таки не дочка, а сын, а это, как говорят в Одессе, две большие разницы. Маманя по телефону обозвала Илью дураком, при этом батя вырывал у мамани трубку и орал, как потерпевший, что выдерет «незаконченного» курсанта ремнем с флотской бляхой.