Оползень - [5]

Стоп, уже второй раз за этот день аналогичная мысль пришла мне в голову. В первый раз – в связи с Говардом Маттерсоном и тем, как он вел дела в корпорации Маттерсона. Я стал размышлять над этим и задался таким вопросом: "А кто, собственно, владелец "Форт-Фарреллского летописца"?

Девица из редакции просунула голову в дверь:

– Вам придется уйти. Все, мы закрываемся.

Я улыбнулся ей:

– А я думал, газетные редакции работают круглосуточно.

– Ну, мы же не ванкуверское "Солнце" и не монреальская "Звезда".

"Это уж точно, черт побери", – подумал я.

– Ну, что, нашли, кого искали? – поинтересовалась она.

Я вышел за ней в переднюю комнату.

– Да, нашел несколько отгадок, но еще больше загадок.

Она посмотрела на меня непонимающим взглядом. Я спросил:

– Где тут можно выпить чашечку кофе?

– А вот через сквер греческое кафе.

– Может, присоединитесь ко мне? – Я подумал, что, поговорив с ней, сумею разузнать что-нибудь еще.

Она улыбнулась:

– Мама не велит мне встречаться с незнакомыми мужчинами. Кроме того, у меня свидание.

Я взглянул на нее, полную жизни в свои восемнадцать лет, и мне захотелось вновь стать молодым, таким же, как до катастрофы.

– Ну, что ж, в другой раз, может быть, – сказал я.

– Может быть. – Она неумело пудрилась.

Я вышел и пошел через сквер. Следует держаться поосторожнее, чтобы не заслужить обвинения в похищении детей, подумалось мне.

Не знаю, почему так получается, но в любом месте, где есть спрос на дешевую еду, обязательно найдется какой-нибудь грек, который откроет небольшую кофейню или пирожковую. Вместе с ростом населения расширяется и его дело, из родных краев выписываются родные братья, и очень скоро в городе средних размеров греки подминают под себя весь продуктовый бизнес, уступая в нем долю лишь итальянцам, которые вообще-то склонны к более тонким предприятиям. Так что я оказался в греческом кафе, не в первый и, конечно, не в последний раз, во всяком случае пока я лишь бедный геолог в поисках удачи.

Я взял кофе и кусок пирога и отошел к пустому столику, чтобы, устроившись поудобнее, хорошенько пораскинуть мозгами, но такой возможности мне не представилось – кто-то подошел к столику и попросил разрешения присесть.

Это был старый, лет семидесяти, человек с темным лицом цвета скорлупы грецкого ореха, с тощей, иссушенной возрастом шеей. Волосы у него были белые, но густые, голубые глаза пытливо смотрели из-под лохматых бровей.

Я довольно долго созерцал его, пока он наконец не сказал:

– Я – Мак Дугалл, главный репортер местной скандальной газетенки.

Я махнул рукой в сторону стула:

– Садитесь, пожалуйста.

Он поставил на стол чашку кофе, которую держал в руках, и, усаживаясь, негромко пробормотал:

– А также главный наборщик и единственный печатник. А еще литературный редактор. В общем, вся контора.

– И издатель?

Он иронически фыркнул.

– А что, я разве похож на издателя?

– Не слишком.

Он сделал глоток кофе и взглянул на меня из-под зарослей своих бровей.

– Нашли то, что искали, мистер Бойд?

– А вы хорошо информированы, – заметил я. – Нет еще и двух часов, как я в городе, а "Летописец", похоже, уже готовится сообщить обо мне. Как вам это удается?

Он улыбнулся.

– Это ведь маленький город, и я знаю в нем каждого мужчину, каждую женщину, каждого ребенка. Я только что был в Доме Маттерсона, и я знаю о вас все, мистер Бойд.

Этот Мак Дугалл казался дьявольски проницательным. Я сказал:

– Держу пари, вам известны и условия моего контракта.

– Возможно. – Он ухмыльнулся, и лицо его приняло шаловливое выражение мальчишки. – Доннер не особенно доволен. – Он поставил чашку. – Вам удалось узнать то, что вы хотели, о Джоне Трэнаване?

Я погасил окурок.

– У вас очень смешная манера вести газету, мистер Мак Дугалл. Никогда в жизни не встречал такого странного и внезапного молчания.

Улыбка исчезла с его лица, и он сразу предстал таким, каким был на самом деле, – уставшим старым человеком. Некоторое время он сидел молча, потом неожиданно произнес:

– Вам нравится хорошее виски, мистер Бойд?

– Такого еще не бывало, чтоб я от него отказался.

Он мотнул головой в сторону редакции газеты.

– У меня там есть комната наверху, а в комнате – бутылка. Присоединитесь? Мне вдруг захотелось напиться.

Вместо ответа я встал из-за стола и заплатил по счету за двоих. Пока мы шли через сквер, Мак Дугалл рассказывал:

– Эта комната мне досталась бесплатно. Зато я обязан находиться в пределах досягаемости двадцать четыре часа в сутки. Не знаю, для кого эта сделка выгоднее.

– Может, вам лучше как-то передоговориться с издателем?

– С Джимсоном? Это смешно, он просто винтик, подчиняющийся владельцу.

– А владелец – Маттерсон, – предположил я, пуская стрелу наудачу.

Мак Дугалл искоса взглянул на меня.

– Значит, вы уже настолько в курсе дела? Вы меня заинтриговали, мистер Бойд, в самом деле заинтриговали.

– И вы меня начинаете интриговать, – сказал я.

Мы поднялись по лестнице в его комнату, скромно обставленную, но удобную. Мак Дугалл открыл шкаф и достал бутылку.

– Есть два сорта виски, – сказал он. – Есть то, что производится миллионами галлонов: к спирту добавляют хорошего виски для вкуса и жженый сахар для цвета и затем выдерживают семь лет, чтобы оно заслужило почетное имя шотландского виски. А есть, – продолжал он, поднимая бутылку, – настоящая вещь из пятнадцатилетнего чистого солода, которую приготовляют с любовью и пьют с любовью. Это – с Айли, лучшее, что может быть.