Ополченский романс - [10]

Лесенцов кивнул.

– И не мылся, – добавил Скрип, подумав. – Чтоб программу распознавания запахов перебить.

Лесенцов снова, без улыбки, кивнул.

Зная, что мобильник включен, Лесенцов всё равно несколько раз скосился на экран: не упало ли, незамеченным, сообщение от Лютика.

– Вон! – обрадовался Скрип, усевшийся ровно посредине задних сидений.

Он указал в идущее им навстречу такси.

– …нет, – сказал Лесенцов, присмотревшись. – Слушай, спрячься, мне кажется, тебя видно за километр.

– Ага, – легко согласился казах, и чуть сдвинулся за левое сиденье.

– Вон! – крикнул он Лесенцову почти на ухо.

– Ё-моё, – выругался, но в шутку, Лесенцов. – Я врежусь сейчас куда-нибудь… Это не та машина. Скрип, такси – они все жёлтые.

Скрип задумался почти на минуту.

– Не все, – сказал он, наконец. – Вон.

На этот раз это действительно был Лютик.

Его машина уверенно промчалась мимо.

В салоне сидел один пассажир, на заднем сиденье.

Лесенцов проехал до ближайшего светофора, и, убедившись, что из машины Лютика их было уже не увидеть, развернулся.

Догонять не спешил.

Он почувствовал, что Скрип немного разволновался. Они молчали и очень внимательно смотрели вперёд, словно вдруг въехали в мрачнейшую туманность и потеряли путь.

Зазвонил телефон.

Медленным движением, почти сдерживая себя, Лесенцов взял трубку:

– Да… Да. Во что одет?.. Хорошо. Принял.

– Лютик? – нетерпеливо спросил Скрип.

– Да, – ответил Лесенцов. – Лютик сказал, что этот тип отпустил такси и пошёл пешком – там летнее кафе грузинское, помнишь? Тебе надо туда, Скрип. Не пропались только. Описываю человека: синие джинсы, майка-безрукавка, белая, без надписей. Кроссовки, пострижен бобриком, белёсый. Килограмм под сто. Ростом – меньше тебя, повыше меня. Метр восемьдесят где-то… Сейчас я тебя поближе высажу. Вот. Не спеши только.

Лесенцов некоторое время смотрел в спину Скрипа и пытался понять: это только ему кажется, что походка у казаха нарочито развязная, или тот всегда так ходил.

Чтоб успокоиться, Лесенцов сказал себе: всегда.

Нет, точно, всегда.

Его звали Скрипом не потому, что он скрипел, – он и не скрипел вовсе, – а потому что в детстве занимался не только боксом, но и ходил в музыкальную школу.

Скрип сам в этом признался однажды.

– Ну и что с того, что ты, Лютик, умеешь варить варенье, – сказал Скрип. – А я на скрипке играл.

– Как? – не поверил Лютик.

– А вот так: скрып-скрып, – серьёзно ответил Скрип, изобразив, что держит скрипку, и пилит её смычком.

Он был особенный.

Они все были особенные.

* * *

Белую безрукавку Скрип заметил сразу – парень сидел спиной, но уже не один: напротив располагался быковатый мужик, быстро оценивавший всех входивших.

Скрипу пришлось сесть через четыре столика от них, тем более, что кафе было полупустым.

Чтоб не выглядеть подозрительным, Скрип достал мобильник, и тут же позвонил подружке. Они были в ссоре, но подружка взяла трубку.

– Я хочу извиниться, – соврал Скрип; извиняться он не собирался, но надо было с чего-то начать.

Постепенно увлекаясь, Скрип понёс разнообразную, в своей манере, околесицу, прервавшись только на то, чтоб ткнуть пальцем в чашку кофе на последней странице меню, когда подошла официантка.

– И ты считаешь, что я – со всеми, известными даже твоей маме, присущими исключительно мне чертами и редкими, что скрывать, неординарными качествами, – вот я, – и могу так поступить? – чопорно выспрашивал подругу Скрип.

…едва не пропустил скорый уход быковатого.

Быковатый перешёл дорогу и, пикнув сигналкой, уселся в свою тут же припаркованную красную “ауди”.

Скрип, невпопад сказав подруге “…как знаешь, как знаешь…”, тут же отключился, и, косясь на затылок по-прежнему сидящего к нему спиной типа в безрукавке, отбил Лесенцову смску: “Контакт отъезжает, красная «Ауди», номер…” – и опять, пока парень в безрукавке не оглянулся, приложил телефон к уху.

– Нет, так дело не пойдёт! – сказал Скрип в безмолвный мобильник якобы подруге.

Некоторое время он сидел так, с мобильником, вжатым в продолговатый казахский череп. Наконец, выдохнул, и положил мобильник на стол, размышляя, чем бы ему заняться теперь.

На улице подсыхали лужи; было по-предвоенному солнечно.

Скрип достал из стаканчика зубочистку и прикусил, чуть перекатывая в зубах. Это действие показалось ему недостаточным.

Можно было, к примеру, свернуть салфетку в комок и бросить в бритого. А когда тот оглянется – подмигнуть ему.

“Нет, не годится”, – решил Скрип и махнул официантке. Надо было нормально поесть.

Тем временем Лесенцов второпях пролетел поворот, откуда на проспект от кафе выезжала “Ауди”, но успел заметить её в зеркало заднего вида. Пропускать её, естественно, не стал, а так и ехал впереди.

“Ауди” скоро свернула.

Лесенцов ещё за полминуты догадался, куда сейчас направится эта машина: к управлению милиции.

Проехав до следующего перекрёстка, Лесенцов на трамвайных путях свернул влево, и вернулся к милицейскому зданию с другой стороны.

Да, “Ауди” стояла там.

Лесенцов заглушил “Паджеро”, чуть сдвинул кресло назад и закурил, длинно выпуская дым.

Убедившись, что за ним никто не смотрит, сфотографировал “Ауди” и выслал тому, кого здесь называли Командиром, – весёлому голубоглазому мужику.