Опоенные смертью - [27]

Но он не знал. Не знал как что надо, а что не надо. Однако сопротивляться ярому желанию матери увидеть перед смертью внука не мог. В виде примирения, Любви Леопольдовны с дочерью, — в доме Кирилла появился племянник.

Шустрый, десятилетний мальчик, оказавшись на два дня в чужом доме, совершенно не понимал — что ему делать, как себя вести, где встать, где сесть.

— Подойди ко мне, внучек! — торжественно потребовала Любовь Леопольдовна, едва проснулась. И было в этом требовании что-то от волка из "Красной Шапочки" — Дай я посмотрю на тебя. Учишься хорошо?

— Хорошо, — робко ответил Даня.

— Вот и мама твоя хорошо училась. Как ни спросишь ее: "Ты уроки сделала?" Сразу огрызалась: — "Ты в этом не разбираешься — не лезь!" Вот какая у тебя мама была. Тебя мама часто ругает?

— Нет, — удивленно ответил ей внук.

— А с мальчишками дерешься?

— Бывает, — вздохнул Даня.

— Вот ты какой. Весь в мамочку. Она тоже задиристая была, как попрошу её с моим сыном посидеть — не сидела. Вот и я — от того — с тобой не сидела.

— Она тебе родная сестра? То есть ей родная дочка? — шепотом спросила Алина у Кирилла. Они были допущены присутствовать при встрече бабушки и внука.

— Конечно родная.

— Невероятно, — покачала головой Алина.

— Да чего там невероятного. Копаешься все. В подсознаниях всяких. А мне некогда. Я пошел.

После кратковременного допроса бабушка отпустила внука.

Даня, спросив у Алины разрешение, нашел себе занятие — рассматривать старые журналы. Они разговорились. Оказалось, он знал все марки машин и все про гонки "Формула — один". Алина, испытывая чувство неловкости перед ребенком за то, что не знала его ранее, стремилась компенсировать чувство вины сердечной заботой и вниманием. Но ребенка задергала бабушка.

— Вы совсем про меня забыли, Аля! А фрукты?!

— Сейчас я принесу. Подождите секундочку!

— Нет. Пусть мальчик подаст.

"…Пусть мальчик подаст! Пусть мальчик…" — звучало целый день.

Не привыкший к такой роли, Даня совершенно измучился к шести часам вечера.

— А можно на улицу, погулять, — уставился он на Алину мученическим взглядом.

— Но… ты же не знаешь двора. Он у нас, в принципе, тихий… Иди, но так, чтобы я, взглянув в окно, тебя видела.

— Ладно. У меня есть часы. Я до восьми.

Отпустив ребенка на улицу, принялась за ужин. Ей хотелось сделать замечательный ужин. Накрыть праздничный стол… Но едва расположилась готовить, пришла Ирэн.

ОСТАЛОСЬ ДВЕСТИ ДЕВЯНОСТО ДНЕЙ

Не прошло и сорока минут, как в дверь позвонили.

Алина открыла дверь и отшатнулась в ужасе, увидев племянника. И тут же взяв себя в руки, спокойно спросила:

— С кем дрался?

— Да так… с ребятами, — соврал Даниил, боясь напугать правдой. Ерунда…

— О господи! — воскликнула она — Да у тебя не только фингал под глазом. У тебя, кажется, разбит висок! Да у тебя может быть сотрясение мозга! Чем били! За что?

— Да ничем. Подрались просто круто.

— Быстро ложись в постель. Я сделаю примочки.

— … сшила я себе платье за одну ночь. И полетела за ним в Минск. Вычислила, где у них там мастерская. Иду я в своем неповторимом ярко-оранжевом платье из марлевки, — оно у меня получилось, как у индианок… — увлеченная рассказом Ирэн краем глаза заметила, что подруга вышла из кухни, но продолжила, не поднимаясь, лишь усилив голос, — Только ещё более фантастическое. Представляешь — раннее утро. Я думаю, что он ещё спит, думаю — открыта мастерская, или заперта. Мечтаю залезть к нему в окно… Ты представляешь, до какого маразма я дошла! Уже начала в своих грезах выбирать — в постель к нему забраться или сидеть где-нибудь в углу недвижно, как изваяние. Прохожу я под аркой к ним во двор… — Алина вошла на кухню поставила бутылочку со свинцовой примочкой в аптечку и застыла перед лекарствами в раздумье. Ирэн смогла продолжить не надрываясь:

— … и вдруг вижу — он идет ко мне навстречу. Я в шоке. Часов шесть утра. Идет с Борисом, скульптором. Подошел поближе и говорит: "Ты чего это притащилась?" И так грубо, буднично, как будто живу я в соседней подворотне. Даже не удивился, представляешь. Даже не спросил, как я догадалась, что он в Минск поехал, даже не спросил — откуда адрес взяла. "Езжай, — говорит, — назад. Некогда мне" — и пошел, куда шел. А я стою, как дура, в платье, вся любовью переполнена… Кошмар!..

— Алина! Подайте мне соку, — раздалось из комнаты.

— Она уже ходит, а ты ей все прислуживаешь. Ну и здорова свекровь — на чужом горбу ездить, — среагировала Ирэн на прервавший её рассказ голос Любовь Леопольдовны и, поправив свои льняные, стриженные под каре волосы, пахнув при этом ужасающей смесью дезодоранта и пота, заерзала на стуле, уже готовая опять лететь в какой-нибудь туманный Минск.

— А что я должна сделать? Выкинуть её на улицу? — сосредоточенно думая, что делать с племянником, машинально ответила Алина.

— А твоя бабушка тоже так себя вела, когда помирала?

— Она совсем другая была. Она Институт Благородных девиц окончила. Да лет десять потом за это по лагерям промучилась.

— Говорят, что эти девицы были самыми крепкими из заключенных. Не ломались…

"…Не ломались… а я… А я, вот-вот возьму — и сломаюсь, и заплачу. Неужели, моя бабушка никогда, никогда не плакала? — думала Алина, перерывая аптечку в поисках перекиси и прочего — не было ничего. — Сколько ж мужества надо иметь, чтобы прожить такую жизнь. Неужели только ради того, чтобы родить да воспитать детей? А когда они вырастут?.." — она подошла к Дане, лежащему на их супружеской постели и прислушалась. Ей показалось, что он не спит, но и не бодрствует в тоже время, а прибывает в забытьи. Она осторожно ладонью убрала волосы с его разбитого лба. Он медленно открыл отекшие глаза. Такие же синие глаза, как и у Кирилла.