Опиум - [17]

В трубке раздался его голос.

-- Здравствуй,-- произнесла она мягко.

-- Оливия?

-- Ты удивлен?

-- Нет,-- он прохладно усмехнулся,-- все в порядке вещей.

Капля яда его тона еще не убивала мягкость тепла. Игра придавала пикантность.

-- Дэйв, я люблю тебя, я так соскучилась по тебе,-- промурлыкала она томно, словно сквозь сон.

-- Что ж, и это случается иногда.

"И вдруг -- бац!"-- отпечаталось в ее мозгу. Она, больше тактильно, почувствовала его ответ. Как будто ведро холодной воды в теплую постель. Его безразличие вдруг выросло до необъятных размеров, словно маска, свалившаяся сейчас с его лица, обнажая точность недавних предсказаний Ричарда.

-- Дэвид...-- произнесла она машинально, стараясь проникнуть сквозь провода к нему и испытующе заглянуть в его лживые глаза...

-- Что?

-- "Что"? Ты еще спрашиваешь?!

-- А что я, по-твоему, должен делать, отвечать?

Она закрыла рот, открывшийся уже, чтобы сказать: "Ты должен ответить". Его предусмотрительность поставила ее в тупик. Наступила пауза, которой воспользовался он для нападения.

-- То, что мы были какое-то время вместе, вовсе не означает, что теперь я буду говорить только то, что тебе приятно.-- произнес он, но в его тоне было что-то, что не позволяло расценить все это, как повод к разрыву.

Она чувствовала себя подвешенной в тумане, препарируемой опытным психоаналитиком, видящим сквозь подсознание.

-- Что же ты хочешь? -- спросила она в панике, пробиваясь сквозь хоровод своих пьяных мыслей.

-- Я ничего не хочу.

-- Ты хочешь расстаться?

-- Я этого не говорил.

-- Ты хочешь быть со мной?

-- Это слишком откровенный вопрос.

-- Но ты же не девушка, чтобы бояться отвечать на слишком откровенные вопросы!

"Черт возьми,-- взволнованно думала она, чувствуя, что все летит куда-то в преисподнюю,-- что происходит?! Я говорю не то, что надо! Я сейчас все испорчу!.."

-- По-моему, ты переходишь границы. Я могу и обидеться.

-- По-моему, это я должна обижаться.

-- Нет, просто тебе надо поучиться нормально формулировать для себя, что именно ты хочешь сказать, когда ты кому-то звонишь.

-- Я знаю, что я хочу сказать.

-- Я слушаю.

Оливия замолчала, так как поняла, что фраза "я люблю тебя" в данном контексте будет звучать более чем нелепо. "И вот опять он ловит меня в примитивную ловушку,-- думала она, нервно подыскивая ответ,-- два раза, черт побери, два раза! И я опять даже не знаю, что ответить!..

-- Вот видишь, ты не знаешь,..

... Как же я глупа: дала себя так нелепо переиграть этому мальчишке...

-- так что, давай, ты сначала соберешься с мыслями...

... вообразила, что он меня любит...

--... тем более, что ты, похоже, сейчас не в самом лучшем состоянии...

... развесила уши, а он, оказывается все-таки всего лишь играл со мной...

-- Так что пока, до встречи.

... А я опять ошиблась в своих выводах и теперь не знаю даже, что и сказать... "

Она еще некоторое время молча смотрела на телефонную трубку, пока, сделав усилие, не поняла, что отвечать нет надобности, так как разговор окончен.

"Боже мой,-- в отчаянии подумала она,-- я же все испортила! Изуродовала свои мысли... "

Мысли.

Они никуда не уходили. Они вернулись вновь, но уже не радужные, а с оттенком отчаяния и беспросветной тоски. С печатью "безвозвратно утеряно". Так ни во что и не воплотившись.

Слишком хорошо, чтобы не быть реальностью.

Дымка разорвалась внезапно -- Оливия подумала о том, что могло бы быть, если бы он любил ее, если бы они были вместе и беззвучные слезы подступили к горлу, чтобы задушить ее вместе с ее отчаянием, с которым она не в состоянии была справиться.

Был только один способ -- опий. Еще и еще, пока не наступит переворот восприятия.

x x x

Стук в дверь.

Еще стук. Настороженное шуршание чьей-то тени.

Глазами ребенка на нее смотрели звезды, кружа желания бесшумной поземкой осенних листьев.

Стук в окно -- одинокий стук дождя о мокрый подоконник.

Деревья у подъезда обнаженные, согбенные стыдом и старостью, высыхающие и жаждущие юности.

Она чувствовала ветки, пронзающие ее деревенеющее тело, ощущая себя неким атрибутом древнего культа друидов.

Понять всем сердцем холодную отчужденность природы, жестокую враждебность деревьев.

Зачем жить, думала она, если любовь избегает ее. Зачем думать, если мысли -- только о нем, уходящем, зачем страдать, если он все равно сделает так, как захочет.

Это был первый раз, когда наркотик не помог забыться, не вылечил боли.

Чтобы позвонить Дэвиду, надо было подождать еще хотя бы день, надо было чем-то забить, как-то усыпить еще живую часть своего мозга, заставляющего ныть плачущее сердце.

Потом, дальше...

А сейчас -- уснуть, выбросить из себя зрительные картины реального мира и погрузиться в шипящую бездну дождя внутри своей заржавленной памяти.

Она закрыла глаза.

На фоне истерического безмолвия перед ее взглядом вставали смутные образы, создающие настроение. Ей было не передать словами даже самой себе то тонкое и поэтичное отчуждение, ту хрупкую ностальгию и до одури упоительную и болезненную грусть, которые, все нарастая, заполняли постепенно все ее существо.

Мягкие облики света.

Отблески уличных фонарей, пылью оседающие на ее прикрытые веки -тысячелетняя сказка о давно и безвозвратно утерянных надеждах вдруг ожить человеком.