Описание путешествия Голштинского посольства в Московию и Персию - [181]

О Моканской [Муганской] степи нужно сказать подробнее. Полагают, что она тянется в длину более чем на 60, а в ширину на 20 миль. Турки зовут ее Миндюнлук (1000 дымовых отверстий), а персы Моган или Мокан. В этой степи живет весьма много племен и родов, которые во времена Гуссейна (против него их предки сражались под начальством Иезида) были в наказание как бы сосланы сюда. Им не разрешают жить ни в городах, ни в деревнях, но лишь в хижинах [кибитках]; зовут их Сумек-Райети, с одной стороны, потому, что они от кости к кости [от поколения к поколению], как самые жалкие рабы, навеки покорены шаху, с другой — потому, что им едва оставлено для пропитания, чем сохранить свои кости. Они кормятся от скотоводства, летом направляются под горы, где у них хорошие пастбища и приятный климат, зимой же они располагаются лагерем в ровной степи. Их считают полудикими людьми и роды их перечисляются следующие: ходже-чаубани, текле, элменкю, хаджиказилю, султанбахшелю, караи, ардендюшенлю, халедж и др.

14 того же месяца мы продвинулись на три мили дальше к северу и пришли к племени хаджиказилю. По дороге в поле мы встретили часовню, в которой похоронен некий Байрам-Текле-Обаси. Он был во времена шаха Аббаса, когда турецкий паша Джалал-оглы напал на Персию, разбойником; с несколькими сотнями собранных вокруг себя оборванцев он часто с хитростью нападал на турок и почти ежедневно доставлял шаху Аббасу несколько турецких голов. Наконец ему дана была для набегов армия в 12000 человек, с которой он, пожалуй, больше зла сделал неприятелю, чем шах с своим главным войском. За это шах освободил его от наказания, сделал князем и подарил ему несколько деревень в этой местности.

Мы вновь расположились в круглых пастушьих хижинах [кибитках]. Поздно вечером, едва успев прилечь, мы услышали несколько выстрелов, которые быстро следовали один за другим. Мы подумали, что это измена или нападение, — и поспешно собрали наш багаж, устроили бруствер и приготовились к обороне. Однако оказалось, что русский посланник, Алексей Савинович, расположившийся на расстоянии выстрела от нас, поднял эту стрельбу, чтобы напугать посла Брюг[ге]мана и посмотреть, как он будет вести себя. Он объяснил потом свой поступок тем, будто устроил стрельбу в честь посла, полагая, что это — день рождения Брюггемана.

15 того же месяца мы прошли через степь восемь миль и расположились лагерем в четверти [мили] пути от реки Аракса. Мы бы вошли и в Джават, где в предыдущий раз мы останавливались, если бы там не поместился Аребан, хан шемахинский, со всем своим двором, заняв все помещения. Он и следующий день пробыл там, так что мы остались поэтому на месте.

Мы от Аребана, по приведенным выше причинам, не ожидали особой дружбы и благодеяний. Он, однако, пока мы были в его области, все время был к нам очень любезен и делал нам добро. Всю вину в недоразумениях, возникших у нас с ним, он свалил на бежавшего у нас персидского толмача Рустама, который часто передавал ему от нас враждебные ему речи. По его словам, переводчик, вероятно, то же делал с его речами у нас; он грозил его поэтому обезглавить, как только удастся его схватить. Когда хан услышал, что мы вновь пришли к Араксу, он послал знатнейших своих слуг, чтобы принять нас и поднести нам три меха хорошего вина, которые нам были очень приятны, так как в этот, как и в предыдущий день, у нас угощения было ценного. С посланными от хана прибыл также наш бывший в Ардебиле мехемандар Неджеф-бек, чтобы посетить нас; он подарил послам прекрасную персидскую гончую собаку и очень весело беседовал с нами.

Глава LXXXVII

(Книга VI, глава 7)

Сообщение о реках Араксе и Куре и о поездке в Шемаху

17 того же месяца мы вновь собрались в путь и перешли через важную реку Араке, через которую у Джавата наведен был корабельный [понтонный] мост, у них именуемый джиср. Мост этот ежегодно весной в июле месяце, когда вода разливается, должен сниматься, так как река тогда выходит из берегов и заливает соседнюю плоскую низменность на милю и более водой; в это время никто не может путешествовать этим путем.

Остановиться несколько на этой реке и подробнее поговорить о ее качестве, мне дают повод географы, которые частью помещают ее в правильной местности, но неточны в подробностях, частью же сбиты с толку. Квинтом Курцием, так как он упоминает реку Араке в двух разных местах в различном смысле: он говорит, что река эта находится в области Персиде и течет к полудню (кн. V), а в то же время он (кн. VII, гл 5) и в особенности Плутарх в биографии Помпея (стр. 636) и Марка Антония (стр. 939) пишут, что Аракс через Мидию впадает в Каспийское море. Страбон, в данном случае, следует Курцию в однородных и полных сомнений речах (кн. XI и XV). Радер в комментарии к Курцию старается примирить эти с виду противоположные мнения и говорит, что река Мед, в которую Араке впадает, сначала, должно быть, имеет направление от полуночи к полудню, но потом поворачивается и в сторону полуночи впадает в Каспийское море. Это рассуждение его, однако, также не разрешает вопроса. Невозможно, чтобы река от Персеполя могла течь, совершая такие изгибы и переходя через чудовищный, во много миль шириной, Тавр, посередине пересекающий страну персов или даже всю Азию «непрерывным хребтом», как говорит Курций в указанном месте. Истинное сообщение об этом таково: имеются две различных реки, именовавшиеся Араксом; одна из них в Мидии, другая в Персиде. Ортелий это хорошо усмотрел и указал в следующих словах в своем «Thesaurus geographicus» при упоминании истинного Аракса: «О другом Араксе упоминают Страбон в кн. XV и Курций в кн. V». Последнюю реку, протекающую мимо города Персеполя (ныне Шираз), войскам Александра угодно было назвать Араксом подобно тому, как Александр назвал реку Яксарт, на границах Скифии, Танаисом, а восточную часть Тавра — Кавказом; см. об этом у Страбона, кн. II, стр. 348, § 30.